Мамины рассказы
Шрифт:
Однажды мама пришла с работы. А Лена ей рассказывала, что Роберт с Женей принесли из леса дров. И отрезали себе больше хлеба, так как дрова нести - это тяжёлая работа. А Лене, так как её работа была полегче - принести воды - отрезали меньше хлеба. Мама как раз отрезала себе кусочек хлеба и несла его ко рту: в это время и прозвучали слова обиды от Лены. Рука остановилась, мама сглотнула слезу, и отдала хлеб Лене.
Лена пришла из школы, мама варила какой-то суп у плиты. К этому времени наша семья уже жила в двух комнатах барака. К маме пришла тётя Женя Файст, крупная сильная женщина. У неё был один сын, а мужа расстреляли в 37-ом. Она пришла заказать, что-то пошить, ждала, когда мама освободится и снимет мерку. Лена была голодна, а на полке лежали две буханки хлеба. Она незаметно отщипнула кусочек хлеба и съела. Потом ещё. И ещё. И ещё. Мама освободилась, сняла мерку. Тётя Файст, уходя, взяла обе буханки общипанного хлеба с полки, и ничего не сказала. А Лена думала, что это наш хлеб: ей стало очень стыдно.
Эпизод от сестёр.
Однажды
– Вы знаете этого человека?
– Нет.
– И никогда не видели?
– Нет, не помню.
– Хорошо. Можете идти.
На фотографии был папин брат Август. Уж очень много неприятных воспоминаний у мамы было связано с ним. Много обид от него, много подозрений от папы, много споров, ругани с папой из-за него. Папы не было, а чего ждать от Августа, если он, вдруг, появится здесь?
Папа после войны попал к американцам. Я знаю, что по договоренностям американские оккупационные власти, а также английские и французские, обязаны были вернуть в СССР советских граждан со своих подопечных территорий. Но папа был немцем, во время войны он получил гражданство Германии (у него были немецкие документы). Его отговаривали: "Вас сошлют в Сибирь". Он мог остаться, но настоял на возвращении в Советский Союз. Американцы ошиблись, Урал был гораздо ближе Сибири. Да, он мог остаться там, и у него бы была совсем другая жизнь. Но он выбрал СССР, выбрал возможную Сибирь, где-то на просторах Советского Союза была его семья, были его дети. Папа приехал в городок Люксфлайс, где мама с семьёй жили в конце войны, узнал, что советских немцев собрали в лагере. Он прошёл по всем лагерям, куда переводили нашу семью, до последнего, из которого их всех отправили в Советский Союз. В СССР он попал, как и все советские немцы: получил те же десять лет поселения в Кострому. Вот только дата отсчёта срока у него была другая, позже маминой.
Меня в детстве интересовали вопросы, как папа разыскал нашу семью и когда он приехал на Чёрный Яр. Как и когда? Оказывается, мама с папой договорились искать друг друга через тётю Олю, которая жила в Караганде: уезжая в военную Германию, думать о Караганде, поразительная предусмотрительность! Адрес Ольги Анкерштейн (это по первому мужу, по второму мужу Шульц, когда тётя Оля стала Шульц, я не знаю), в Казахстане был у обоих. Мама в своих рассказах никогда не называла дат, даже года события. Даже в детстве я понимал, что путь к маме и семье лежал через лагеря, ссылку в какое-то другое место. Надо было списаться с тётей Олей, получить ответ, а почта в то время работала ой как медленно, просто в то время не было таких скоростей, как сейчас. А потом ещё получить добро от нашей бюрократической машины на изменение места ссылки. Лена запомнила, как пришло письмо от папы, запомнила не дату, запомнила состояние. Светило солнце, шёл летний дождь, она прыгала под дождём, и было ощущение радости, счастья. Скорее всего, это состояние передалось от мамы, это было их общее состояние, матери и детей. Папа приехал на Урал в июне 46-го. Маленькая Эмма его не признала. А у мамы к тому времени от работы в лесу сильно опухли руки и ноги. В 48 году в декабре родился Николай, в 51 - Ирма (чисто немецкое имя, у него свои последствия), в 53 - я, Валентин, это наша "уральская тройка". Я, как и мои брат и сестра, должны быть благодарны за это решение папы. Иначе нас просто не было бы. С приездом папы, или с рождением детей, мама перестала работать в леспромхозе, занималась дома детьми и подрабатывала шитьём.
От Германии у папы осталась бритва "золлингер", возможно, в комплекте с бритвой продавался и оселок, специальный точильный камень для бритвы (а может папа купил его отдельно), чёрного цвета, абсолютно гладкий. Только такой камень и подходил для специальной стали "золлингера", папа точил бритву и наводил лезвие на кожаном ремне, точнее, его части. Когда у меня самого начала расти борода, я опробовал папин "золлингер", но бритва была "чересчур опасной", очень острой, надо было быть умелым брадобреем, а ещё более искусным точильщиком бритв.
Папа работал в леспромхозе. Жили в бараке в двух комнатах. Завели свою скотину, корову-кормилицу, свой огород. В 51-ом купили дом у Пеньковских, которые выехали с Чёрного Яра. Ирма родилась как раз, когда покупали дом. Из больницы её уже забрали в купленный дом. Папа переложил печь - он это делал каждый раз, когда семья вселялась в очередное "новое" для себя жильё. Папа был неплохим печником, возможно, он знал какие-то секреты кладки. Мама при этом ему помогала и словом и делом. Старая печь была развалена, а новая ещё не сложена. Папа делал свою работу основательно, но получалось медленно. А маме нужна была печь. Ира заболела, а печи не было. Мама недовольно подгоняла папу. По дому, в том числе между разложенными кирпичами бегали совсем ещё маленькие цыплята. Папа остановился в работе, размышлял, как класть кирпичи дальше, он сделал шаг назад и ... раздавил цыплёнка. Все дети были очень расстроены.
Летом папа брал отпуск в леспромхозе и нанимался пасти стадо жителей посёлка, папе помогали старшие дети. Чёрный Яр окружен лесами, речка, болота, и мест для выпаса практически нет. Вот и приходилось коров перегонять на большие расстояния в поисках подходящих мест для выпаса. Надо было следить, чтобы какая-нибудь корова не отбилась от стада, не забрела в болото или в лес, где могла стать добычей волков. Для своей коровы на зиму летом заготавливали сено. Папа со старшими детьми косили траву на опушках, по болотам на лужайках, там же её высушивали, укладывали в небольшие стожки. Чтобы трава сохла, надо было ходить её переворачивать. Когда трава подсыхала, её укладывали на две жерди и на них переносили на сухие места, где и укладывали в стожки. На жерди накладывали достаточно много травы, папа шёл впереди широким шагом, стараясь ступать по выступающим кочкам. Женя за сеном не видела дороги и часто попадала в воду: "Папа, ты идёшь сильно быстро, а я не вижу дороги и всё время проваливаюсь". "Да, ты - права, сейчас исправим". Папа вырубил два молодых тонкоствольных деревца, получились более длинные жерди. Теперь Женя видела дорогу, а отец старался идти не таким быстрым шагом. Укладывать стог, скирду - это целая наука. Никаких нынешних плёнок, чтобы укрыть стог сверху, в старину не было. В землю забивали длинную жердь, вокруг которой укладывали сено (это для капитального стога, скирды). Жердь была центром стога, и удерживала стог от сильных порывов ветра. Сено укладывали так, чтобы вода стекала по верхнему слою, не проникая внутрь стога. Ветер не должен был вырвать хоть клок сена. Удивительно, сено стояло сухим целый год. Мама попросила:
– Оставь Женьхен дома, мне надо, чтобы она дома помогла.
– Да, нет. Она очень хорошо сено забрасывает. Пусть тебе Ленхен поможет.
– А Роберт?
– спросила мама.
– У Роберта слишком много глупой силы, он чересчур сильно бросает и перебрасывает сено. Надо постоянно его "ловить".
Женя забрасывала сено прямо под ноги папе на верх стога.
Какой-то год косить траву ушли далеко от посёлка, домой решили не возвращаться: взяли с собой еды, соорудили шалаш и спать улеглись в шалаше на скошенной траве, укрывшись фуфайками. Ночью очень близко к шалашу пришёл медведь, чего-то ворочал пеньки и бурчал. В шалаше все проснулись, папа достал и положил рядом с собой топор и вилы. Затаив дыхание, все слушали тяжёлые шаги медведя. Медведь побродил рядом, и ушёл в лес. Летом вывезти сено по болотам было невозможно. Когда мороз основательно сковывал болото льдом, небольшие стожки на санках перевозили в посёлок. Мама рассказывала, как однажды Роберт с Женей поехали за сеном, который был далеко от дома и его раньше не привезли. Может поздно выехали, может, год был голодный для зверей. На обратной дороге за ними увязалась стая волков. Роберт не растерялся, спички у него всегда были с собой: брал клочки сена, поджигал и отгонял, отпугивал огнём волков. И старались что есть силы побыстрее выбраться из леса (лес, вообще-то, подходил к самому дому). Домой они притащили пустые санки.
Дети учились в школе. В школе в качестве иностранного языка был немецкий, война недавно закончилась, и немецкий язык среди иностранных оставался приоритетным. Что в Качкаровке, что в Ивановке немцы составляли большинство в этих сёлах. В Чёрном Яре немцев тоже было много вперемежку с русскими. За годы жизни на Урале русский язык стал родным для нашей семьи, для "уральской тройки". Папа с мамой могли говорить между собой на немецком, особенно, когда папа хотел что-то сказать маме не для детского уха, но старшие дети хорошо знали немецкий язык. С нами, с младшими детьми папа с мамой говорили на русском. Так как в посёлке было много немцев, то к ним не было со стороны русских отношения, как к своим врагам, как к народу, который причинил много бед и страданий всей нашей стране. Другими словами, немцев не считали "фашистами". Люди видели, что их соседи-немцы сами натерпелись от войны, черпнули свою порцию лиха. Лена училась в школе на отлично, и хорошо усваивала не только учебный материал, но и всё, что говорили о только что закончившейся войне. Лена росла и выросла патриотом своей Родины. В чёрноярской школе решили создать комсомольскую организацию (директор школы вместе с учителями решили). Лене 14 лет, лучшая ученица в школе, активистка, председатель совета пионерского отряда. Кандидатов в комсомол готовили основательно: как-никак первые комсомольцы. Наконец наступил долгожданный день. Всех приняли, даже двоечников. Всех, кроме Лены, немка (скорее всего, кто-то в последний момент решил перестраховаться). Такого потрясения у неё ещё не было в жизни. Расстроенная пришла домой. Под руки попал учебник немецкого языка. Она запустила книгу через всю комнату: "Я не хочу учить этот противный язык!". Пройдёт время, Лена окончит техникум, потом университет по специальности "немецкий язык". Но я вырос, не зная немецкого языка. Возможно, этот случай сыграл в этом какую-то роль.
Один эпизод от Жени. Как-то зимой мама послала Женю на лесоповал передать папе смену одежды, папиросы, какие-то продукты (возможно, это было в каникулы). Получилось так, что Женя на лыжах добралась до рабочей зоны поздновато, идти домой пришлось бы уже в темноте. Женщины предложили папе, чтобы Женя переночевала, а уже утром возвращалась домой. Вечером работал генератор: при электрическом свете ужинали, убирались, готовились ко сну. На ночь генератор выключали, такой вот "отбой" был. Матерчатая перегородка была слабой преградой, с "отбоем" началось движение через "матерчатую" границу, люди ждали выключения света, не стесняясь друг друга, не думая о посторонних: природа брала своё. Женя была в шоке, она лежала и ждала конца этой ужасной ночи - для девушки-подростка правда жизни была чрезмерным испытанием. После войны было много одиноких женщин, они тоже хотели любви, они тоже хотели растить своих детей, а мужчин на всех не хватало. Не от мамы, от старших сестёр я узнал, у нас на Урале был (были) сводный брат или сестра, или даже не один ребёнок. Сёстры даже знали эту женщину. Мама об этом никогда не говорила, да и что на это скажешь.