Маневры 4
Шрифт:
— Деревенек здесь мало, все больше люди на хуторах живут, не редко можно встретить зажиточных, и даже очень. Они как правило стоят не на основной дороге, и к ним ведут небольшие, но очень ухоженные проселки, которые часто заканчиваются на наших картах тупиком.
Но! — он поднял палец вверх. — Любая тупиковая дорога, по факту заканчивается хутором, часто очень большим, в несколько жилых домов, не считая хозяйственных построек. Сами хутора на карте не обозначены, получается, что дорога есть, тупик есть, а строений мроде б нет… Вот мы почти весь день и занимались проверкой этих хуторов. Наблюдали за ними, осматривали дороги и подъезды к озерам и речушкам если есть. За одним таким хутором наблюдали четыре часа,
— Почему так решил?
— Так они на трех телегах прибыли и не успели их разрузить. Причем все три телеги здорово загружены. Скинули они шустро значит все барахло с телег в сарайку, и все три телеги уехали, а мы собрались за ними проследить. Прошли немного, как почувствовали запах. По немумы на это место и вышли. — И он аккуратно отвел рукой ветки лещины.
Передо мной открылся небольшой овраг, а в нем два десятка наших красноармейцев. Все со следами пыток, практически у всех выколоты глаза, отрублены руки, раздроблены кости. На выходе из оврага, к здоровому дубу прибит летчик. Судя по всему, прибивали еще живого и так оставили.
Двигавшиеся за мной бойцы, почти все разбежались по кустам — не вдержали. Что же, все ясно — наши клиенты. Отметил на карте хутор, и в полном молчании вернулся назад и на мотоцикле разведчиков отправился в расположение дивизиона, оставив группу и взвод блокировать хутор.
Пусть пока живут.
С командованием дивизиона решили подойти к этому вопросу основательно. Посадили практически всех кто был в наличии на «семидесятки», добавили к ним пару самоходок и «Шилку» и начали марш.
Обойдя стороной село Шельвов, взводы управления должны были блокировать хутор, находящийся в пяти километрах восточнее. После этого к нему подтягивались остальные.
Проверку, решили провести «на живца», используя небольшую группу солдат и офицеров, изображавших окруженцев. К блокированию хутора необходимо было подойти со всей серьезностью, так как в этих районах было сильно влияние ОУН, и хозяин этого одинокого хутора вполне мог оказаться их осведомителем. Конечно обитатели этого хутора, воевать с нами они бы не стали, но вполне могли сообщить остальным членам ОУН о нашем появлении. И тут не ясно чем это обернется. Я сам видел в селе Магеров, памятник погибшим от рук бандитов ОУН, где последние погибшие датировались 1954-м годом, через девять лет после окончания войны. Кстати, сами местные говорили, что активистов и коммунистов убивали и позже, чуть ли не до 1960-го года, просто хоронили их уже на общем кладбище.
Еще не стемнело, когда мы окружили хутор, расположенный на широкой поляне среди леса. Сам хутор состоял из двух жилых домов и нескольких сараев. В стороне, возле опушки леса, стояли еще два больших сарая. Поскольку мы оставили БТРы и остальную технику не ближе чем в километре от хутора, его обитатели либо не слышали, либо не обратили внимания на шум наших двигателей.
Через оптику бинокля, убедился что на хуторе шла привычная вечерняя суета. Было слышно как в одном из сараев нетерпеливо мычит корова, которую нужно подоить и напоить, в другом повизгивали свиньи, требовавшие еды. Негромко фыркали стоящие в стойле лошади. Картина была самая мирная, и не верилось, что где-то идет война, о которой напоминала только погромыхивающая на востоке канонада.
Пришел доклад по радио о том, что все заняли позиции и все получили приказ следить за хутором и не допустить, чтоб кто-либо покинул его. Вскоре я увидел, как из леса появилась группа, человек десять, офицеров и солдат и направилась к хутору. Навстречу им вышел мужик, лет сорока пяти, с длинными повислыми усами, одетый в серую домотканую рубаху и такие же штаны. Поздоровавшись с подошедшими военными, он замолчал, ожидая дальнейшего развития событий.
Хотя разговор слышно было плохо, долетали только обрывки фраз, можно было понять, что пришедшие просили еды и ночлега. Хозяин в дом приглашать не стал, а предложил ночевать в одном из сараев на опушке, добавив, что еду скоро приготовят и принесут. Наши военные направились к указанным сараям, а хозяин вернулся в дом. А минут через пять из дома выскочил мальчишка, лет двенадцати и, прячась за сараями и кустарником, направился к лесу, практически туда, где залегла одна из наших групп.
Повернувшись к командиру группы, которая нашла этот хутор, я приказал:
— Я туда, а ты тут булки не расслабляй! — И не ожидая ответа, скрытно двинулся в нужном направлении.
Парнишка сидел под деревом и затравленно оглядвал всех.
— Ну что тут у вас?
— Как только он углубился в лес и перестал оглядываться назад, мы его схватили.
— Пытался скрться?
— Нет. Сразу застыл как вкопали…
— Это хорошо.
При допросе, он сначала начал нам рассказывать, что якобы идет искать заблудившуюся корову, но когда сержант Горидзе, страшно выпучив глаза, и поигрывая перед его лицом здоровенным штыком от СВТ, сказал: «Нэ будэщь говорит правду, парежу всэх на шашьлик», — угрюмо насупился и замолчал.
— Ну ладно, Вано, хватит пугать мальчишку! Как тебя зовут? — обратился я уже к пареньку.
— СтанИслав. — Сделав ударение на польский манер, ответил он.
— Ты полЯк?
— Мать полька, а отец — украинец.
— Так вот, СтанИслав, если расскажешь правду, куда и для чего тебя послали, то тебя и твою семью я не трону.
Пошмыгивая носом, он на короткое время задумался, а потом обратился ко мне:
— Побожись, что не сделаешь плохого моей семье!
Вспомнив наставления и подзатыльники своей бабуси, я ему ответил:
— Хлопчик, в Евангелии сказано, не клянитесь ни землею, ни небом, ни жизнью своей, но пусть твое слово будет твердым. И еще сказано, не поминай имя Господа всуе. Так что божиться я не буду, но даю тебе слово офицера, что если ты нам поможешь, то твою семью я не трону.
Удовлетворенный моим ответом, он стал рассказывать. Хотя я с трудом понимал его сбивчивый рассказ на смеси польского и украинского языков, в общем, понял следующее: батько послал его на соседний хутор, находящийся километрах в трех, к «дядьке Богдану», который был проводником ОУН. На том хуторе базировалась боевая группа ОУН из десяти человек. Этот «дядька», приходящийся им каким-то дальним родственником по отцовской линии, держал в всю округу, заставляя под страхом смерти сообщать ему обо всех, кто приходил на хутора. Один из хуторов он дотла сжег, убив хозяина — поляка, не сообщившего ему о группе окруженцев, ночевавших на хуторе. По его приказу, обычно таких окруженцев, какими представились наши офицеры, размещали в тех отдельных сараях, кормили и поили, не жалея самогонки. Когда же они засыпали, прибывшие за это время боевики, нападали на спящих военных. Кого убивали сразу, кого отвозили сюда, на их хутор, потому как тут место удобное. Далее, я подробно расспросил Станислава чем они вооружены, как передвигаются между хуторами.
Доложив по радио в дивизион, я стал думать как поступить дальше. Честно говоря, я не знал, что можно предпринять в такой ситуации. Наше кольцо вокруг хутора и так было достаточно редким, и снять из оцепления людей для отправки к базе ОУН было не возможно.
Приняв решение, отвел парня в сторону, и стал подробно объяснять что ему надо сделать, напомнив, в конце инструктажа, что от него зависит жизнь его родных, и отправил его к «дядьке».
Хлопец рысцой побежал по лесной дороге. Вслед за ним пошла группа с рацией, а мы стали готовить «горячую» встрече дорогому дядюшке. Пока шла подготовка, окончательно стемнело.