Маневры памяти (сборник)
Шрифт:
Конкретным временем, о котором я говорю и в котором сам был молекулой этого расходного материала, является вторая половина 1950-х – 57–59-е годы.
Но мы опять в коридоре Адмиралтейства. Поздний вечер. Вид из окон на Зимний дворец и Александровскую колонну. В конце коридора, слегка присев на подоконник, зевает, а может, и подремывает часовой. А в тени подоконников в противоположном от часового конце чуть не стометрового коридора притаились двое. Или трое. Это группа захвата экзаменационных билетов.
Вот такая картинка. Иллюстрация, деталь тайной оперативной разработки целого класса (или взвода), главной частью которой стало воровское ползанье его посланцев по темному коридору, десятки минут ожидания, когда задремлет или, уютно скорчившись,
Но тому порядку вещей, в системе которого мы тогда находились, было угодно проделать с нами еще и следующий финт. Через год, это было лето 1958 года, нас бросили в Севастополь, в училище подводного плавания. Страной по-прежнему заведовал Никита Сергеевич. Мы недоучились по первой специальности, лишь отчасти втянувшись, оставили вторую, теперь на последнем году училищного пятилетия поступило указание сделать из нас специалистов в третьей.
По-настоящему учить нас не успевали уже на электрофаке, теперь же на факультете управленцев атомным реактором о серьезной учебе не было и речи. Кто-то кому-то на самом верху предписывал к такому-то сроку укомплектовать столько-то экипажей. Расходным материалом были мы. Совершенно очевидно, что от нас дальше требовалась лишь видимость годности. Написать полноценный диплом по специальности, о которой ты услышал три месяца назад, невозможно.
И теперь уже то, что мы дальше делали, было нам почти привычным… Таким же образом, как кабинеты в Ленинградском Адмиралтействе, мы вскрыли в одном из крыльев здания севастопольского училища (бухта Голландия) складской подвал, где, как кто-то из нас разведал, лежали уже списанные и устаревшие, но, видимо, все еще не подлежащие утилизации блоки корабельной электроники. Эти блоки мы разбирали на радиодетали, из которых мастерили схемы чего-то, что могло сойти за электронные макеты корабельных установок. Так я, например, паял из сопротивлений и конденсаторов некую схему, которая по математической формуле происходящих в ней процессов являлась электронным аналогом реактора, если иметь в виду классическую вереницу из шести цепочек запаздывающих нейтронов…
Опережая дальнейшее, скажу, что эту созданную паяльником схему с небольшим количеством сопровождающего текста мне потом за диплом и зачли. Ни об охоте за экзаменационными билетами в Адмиралтействе, ни о вскрытиях склада в севастопольском училище никто из наших командиров ничего и никогда не узнал.
XVII
Шел последний год нашего пребывания в училище (точнее же – в их череде!) и, несомненно, мечтой каждого из начальников тех факультетов, на которых мы, как материальные свидетельства хрущевской чехарды, вдруг вылуплялись, представлялся тот праздничный день, когда училище от нас, наконец, избавится. Дважды «переведенцы», мы были нагляднейшим пособием темы расходного кадрового материала, а то, что курс на две трети состоял по формальному признаку из отличников, все лишь усугубляло. Ход мыслей севастопольских младшекурсников угадать было не трудно. Если старшекурсников из Ленинграда, да которые учатся образцово, так кинули (да не раз, а уже дважды), то что может ждать их?
Командиром роты в Севастопольском ВВМИУ ПП (ПП – означало «подводного плаванья») в первые месяцы этого последнего нашего курса был низкорослый капитан-лейтенант, слегка похожий на японца, на самом же деле – из вполне нашей северной народности. Голос у него был не громкий, и речи перед строем состояли из трех-четырех фраз.
Ничего особенного, позволил себе сказать я, сообщая о первом впечатлении. Добавить могу лишь то, что впечатление такое продержалось у нас минут пять, может быть, семь. Пока не ушел тот, кто представлял нам нового командира роты. И пока Бреверн не заговорил сам.
– Значит, так… – сказал он. – Сейчас, товарищи моряки, я посвящу вас в некоторые из особенностей нашей совместной жизни…
Называть нас «моряками»? Так, с еле слышной подначкой, называли у нас тогда на флоте простых матросов. Возможно, называют и сейчас. И матросам это, понятно, льстит. Но наш курс был уже пятым, и до получения кортиков нам оставалось всего несколько месяцев… Смеется? Иронизирует? Однако то, что мы услышали дальше, переводило наши отношения с новым командиром роты в плоскость совершенно иную. Для нас, именно для нашего курса (напомню – шел 1959 год), вводилась небывалая в те годы норма свободы – ежедневное увольнение в город с 18 до 23 часов, а тем, к кому уже приехали жены, – даже до 8 утра.
– Но, – сказал новый командир нашей роты, – я о бесплатном сыре. И что за это бывает…
Условия наступления счастья были жесткими. Во-первых, все зачеты – вовремя. Начнется дипломное проектирование – нормы выполнения: день в день. Аспект дисциплинарный: за опоздание с увольнения, замечание, полученное от патрулей в городе, – кроме виновника сидит неделю без увольнения все отделение (15 человек).
– Как? – не выдержал кто-то. – Других-то за что?
– Предпоследнее, – командир роты сделал паузу, – идеальный порядок в ротных помещениях. И последнее… Условие, при котором наши с вами отношения могут иметь цивилизованные формы…
Строй замер.
– Алкоголь. Пощады не ждите.
Кажется, только теперь мы увидели его глаза. Они вцеплялись в тебя так, что своих тебе было уже не отвести. Ввинчивались. Такое вот свойство. И еще подбородок, он хоть и был там, где нужно, и ни размером, ни формой не выделялся, но, можно сказать, торчал.
По-видимому, на этом месте службы наш новый командир был еще недолго, и его в училище еще недостаточно знали.
XVIII
В первый же наш банный день командир роты, что не было в порядке вещей, отправился вместе с нами не только до раздевалки, но так же, как все мы – разделся догола и – туда, где тазы, души, краны. В полуподвале было тепло, почти жарко, предыдущий взвод (это были тоже пятикурсники, но с другого факультета) заканчивал мытье. Свободных шаек было мало, и повезло не всем. А на одной из скамеек сидел здоровячок с двумя шайками по бокам – в одной вода слегка замыленная, во второй – чистая, на смену.
– Я у вас возьму один тазик? – вежливо сказал, берясь за ручку этой шайки, наш новый и при этом голый командир роты.
– Я тебе возьму!
Бреверн аккуратно поднял шайку за две ручки и еще аккуратней вылил чужую ему воду на бетонный пол. Вода побежала по полу к стоку. Владелец шайки вскочил, надвинулся и стал выкрикивать слова, привести которые не имею возможности. Бреверн рядом с ним, если говорить о комплекции, выглядел неважно.
– Откричались?
Тот, еще что-то выкрикивая, поднял руку. Не то чтобы замахнулся, но обозначил.