Мангуп
Шрифт:
– Восстановили во многих местах древние стены, загораживающие проходы к Мангупу, выставили конные дозоры и пешие заградительные отряды, эвакуировали жителей и сожгли дома, примыкающие к стенам Каламиты. Укрепляем саму крепость Каламита. Довооружили и пополнили людьми все военные корабли, а суда двойного назначения освободили от груза, вооружили и включили в состав флота.
– Как Совет собирается использовать флот?
– У нас весь флот в несколько раз меньше, чем флот турок. Поэтому, единственное, что мы можем – сосредоточить его в самом узком месте бухты, чтобы попытаться предотвратить прорыв турецких кораблей к Авлите.
– Это на входе в залив?
– Нет, там дежурят две быстроходные галеры: «Князь Алексей» и «Князь Иоанн». Остальные галеры, фусты, галлеи и прочие суда заняли оборону в самом узком месте на входе в бухту – черпак, куда впадает Чёрная речка.
– А те две галеры у входа в залив стоят на внутреннем или внешнем рейде?
– На внешнем. Если турки попытаются войти в залив, то наши галеры, при поддержке сторожевых гарнизонов на берегу, огнём орудий будут мешать этому прорыву. При попытке турок их атаковать, галеры отойдут мористее, чтобы всегда находиться у турок сзади, угрожая тылам.
– Тео, тебе не кажется, что мы всё время теряем инициативу?
– Да, Александр, теряем. Виной тому наша нерешительность. Или мы объявляем туркам войну и первыми открываем военные действия, тогда инициатива будет на нашей стороне, или мы по-прежнему ждём, ударят турки или нет, надеясь на справедливость утверждений Эминека, что османы лишь ограничатся разгромом генуэзцев, после чего покинут Таврику. Надо окончательно решиться: или мы ждём, или мы атакуем.
– Ты прав: это я сам источник нерешительности. Потому что знаю: начинают войну тогда, когда имеют преимущества в силе, стратегии. Я настоятельно пытался втолковать вам, что надо было атаковать турок, когда они только приступили к осаде Каффы. Тогда нас с каффинцами было больше, чем турок, и мы имели стратегическое преимущество. Вы мне наперебой выставляли контраргументы. А теперь во всём виноват я. Согласен, надо было разогнать весь ваш Совет и принимать решение самому. Впрочем, и теперь не поздно.
– Ты не прав, Александр. Если бы во главе княжества стоял твой отец, князь Олубей, то его единоличное военное руководство не вызывало бы сомнений. Но ты слишком молод, и ещё не пользуешься у народа таким непререкаемым авторитетом, как твой отец, а значит, лучше возложить ответственность именно на архонтов, на Военный Совет, что ты и сделал. Я считаю, что это правильно.
– Правильно или неправильно – покажут грядущие события. Но ты внимательно наблюдай за всеми решениями Военного Совета и влияй на них.
– Не забывай, что я тоже почти никогда не командовал крупными военными соединениями. В княжестве есть достаточно опытных военачальников, у которых и мне не грех поучиться.
Мандарий доложил о прибытии гонцов. В комнату вошёл покрытый пылью и залитый запёкшейся кровью воин в погнутой кирасе с висящей на перевязи левой рукой. Его сопровождал другой воин.
– Говорите,– приказал князь.
Раненый воин заговорил.
– Князь! Войска турок, в количестве, намного превышающем наши силы, поднялись от Алустона к Фуне и расположились на склоне горы. В тесной крепости скопилось слишком много людей. Оставаться там было бессмысленно: не хватило бы ни еды, ни воды, ведь крепость рассчитана на гарнизон в пятьдесят человек. Тогда стратиг Игнатиади вывел из крепости всё прибывшее с ним войско и построил шеренгами перед стенами. Мы были вооружены копьями и прятались за щитами. Но нас было мало. Меньше тысячи против двух тысяч турок. Сначала вперёд пошли турецкие стрелки. Они произвели залп из аркебуз. Такого огромного количества аркебузиров я ещё не видел никогда. Залп сразил наши наступающие первые ряды. До залпа я был в восьмом ряду, а после него оказался в первом. Семь рядов смело пулями. Раненые кричали и звали на помощь. Но меня не задело. А потом из-за спин аркебузиров ударила турецкая конница. Лошадь всей массой налетела на мой щит. Деревянный щит разлетелся вдребезги, а меня отбросило в сторону. Я потерял сознание, а когда пришёл в себя, на мне лежала гора трупов моих товарищей. Я выбрался наверх. Уже была ночь. В свете луны я увидел, что вся равнина покрыта телами павших, трупами лошадей. Никто не стонал: наверно, турки добили раненых. Я был весь залит кровью, моя левая рука, которая держала щит, висела как плеть. Вверху между зубцами стен ходили стражники, и я ясно увидел, что у них на головах тюрбаны. Над крепостью развевалось турецкое знамя. Я пополз по трупам павших подальше от крепости и от лагеря турок, костры которого горели на склоне Горы. Когда отполз достаточно далеко, встал на ноги и побежал в сторону Феодоро. А потом встретил своих. Они шли нам на помощь. Но не успели.
– Что скажешь ты?– спросил князь другого воина.
– Я послан в качестве сопровождающего. Мне приказано доложить, что Фуна занята турками. Враги ворвались в крепость на плечах отступающих войск стратига Игнатиади. Это видели наши конные разведчики. Мы спешили на помощь крепости, но не успели. Что произошло внутри Фуны, пока никто не знает. Войска, посланные тобой на помощь Фуне, остановились и перекрыли дорогу к столице.
На следующее утро пришло сообщение, что турецкое посольство приближается к столице. Князь Александр с Николаем, Константином, Павлом и Теодориком, ждали посла в зале дворца. Наконец, посол прибыл. Слуги открыли дверь, и в приёмный зал вошёл, одетый в шелковый турецкий халат, князь Тихон. Брови Александра от изумления поползли вверх.
– Как ты посмел явиться, предатель?
Рядом с Тихоном находились два турка в богатых одеждах. Один из них склонился перед Александром и протянул ему письмо главнокомандующего турецкими войсками. Александр взял письмо, передал его Николаю, и обратился к Тихону:
– Говори!
– Меня послал главнокомандующий войсками Великого Султана, Гедик Ахмат Басса. От имени Султана Мехмеда Фатиха, он объявляет тебе войну и требует немедленно сложить оружие. Взамен он гарантирует всем феодоритам жизнь.
– Мы прекрасно осведомлены как Гедик Ахмат Басса соблюдает договорённости. Каффа сдалась сама. В результате, все генуэзцы были казнены или увезены в рабство. То же ожидает и нас, архонтов Феодоро,– сказал Александр, оправившись от изумления.
– Ты думаешь только о себе, о высшей знати, и совсем не думаешь о народе, Александр. Если Феодоро станет сопротивляться, то погибнут десятки тысяч наших соотечественников, и всё равно Феодоро попадёт под власть Султана. Даже если Султан нарушит договор, казнит тебя вместе со всем высшим сословием княжества, то останутся в живых феодориты, простые греки и готы. О них ты думаешь?
– Я думаю обо всех. Я думаю о том, что простой народ вовсе не такой простой, и вряд ли захочет влачить жалкое рабское существование под пятой турецкого Султана. Даже простой народ в таком случае предпочтёт смерть. Я совсем не считаю, что мы обречены. Удастся нам сейчас остановить войска Гедик Ахмат Басы, и тогда не скоро Султан организует новую экспедицию против нас. Мы успеем подготовиться, найти себе достаточно мощного союзника. А теперь скажи, почему ты изменил своей стране?
– Я никому не изменял. А тебе лично в верности не клялся. Потому что твою политику не разделяю. Мой отец давно понял, что необходимо стать союзником Султана, ведь османы – самая могучая сила в нашем регионе, и противостояние туркам обрекает нашу страну на гибель. Мой отец выбрал путь жизни. Я с ним согласен. А ты выбираешь путь смерти. Этим путём прошла Румская империя, гораздо более могущественная страна, чем Феодоро. Султан предлагал кесарю покориться, обещая жизнь и власть наместника. Константин выбрал смерть. И империя была разрушена турками, а сам кесарь убит. Феодоро считает себя наследницей Константинополя. Наследуя двуглавого орла, наследуя политику противостояния Турции, Феодоро наследует и смерть. Жаль, что страна должна погибнуть по воле недалёкого юнца.
Александр вскипел, ярость вспыхнула в его глазах и разгорелась мрачным огнём. Он пристально посмотрел в глаза Тихону, но увидел в них ледяное спокойствие, сильную волю и насмешку. Впервые он смотрел в глаза своему двоюродному брату, и впервые осознал, что князь Тихон уже вовсе не тот мальчишка, с которым они много раз дрались в детстве, соревнуясь в силе, ловкости, умении владеть оружием и стрелять. Князь Тихон был его собственным отражением. Такой же волевой, упрямый и гордый.
– А ты не боишься, что я прикажу отрубить тебе голову и бросить её на съедение псам?– спросил Александр.