Манипуляция сознанием

Кара-Мурза Сергей Георгиевич

Один из потрясающих документов всемирной истории — стенограмма сессии Верховного Совета РСФСР, что утвердила беловежское соглашение. Ветераны, Герои Отечества, генералы Комитета Государственной Безопасности — все проголосовали послушно, как загипнотизированные, не задав ни одного вопроса. Под глумливые присказки Хасбулатова: «Чего тут обсуждать! Вопрос ясный. Проголосовали? Ну, приятного аппетита». Конечно, надо бы узнать, почему шесть человек, проголосовавшие против, оказались не подвержены гипнозу, оказались вне поля какого-то действия, которое отключило ум, совесть, инстинкт самосохранения и даже родительские чувства множества людей, всего состава депутатов 150-миллионного народа. Сама малость

цифры говорит, что это — случайный сбой.

«Технологически» разрушение советского строя было проведено в годы перестройки по теории Антонио Грамши — через подрыв культурной гегемонии власти и ее идеологического стержня. Посредством «молекулярной агрессии» в культурное ядро советского общества была поставлена под сомнение, а затем и размыта легитимность политической и социальной системы СССР. Работа эта велась по меньшей мере с начала 60-х годов в рамках широкого (практически обязательного в среде интеллигенции) инакомыслия, а начиная с 1985 г. — открыто средствами всей идеологической машины КПСС.

Для темы данной книги важно отметить тот факт, что поражение СССР было нанесено именно в духовной сфере, в общественном сознании. Прежде всего, в сознании правящей и культурной элиты. Строго говоря, партийно-государственная элита СССР совершила в своем сознании тот же поворот, что и элита левой интеллигенции Запада. Там этот поворот, означавший отказ от поддержки советского строя и открытый переход на сторону противника СССР в холодной войне, был организационно и философски оформлен как «еврокоммунизм». К сожалению, мы мало знаем об этом течении, которое оказало огромное влияние на судьбу современного мира, разрушив культуру левого движения, открыв дорогу неолиберализму на Западе и перестройке Горбачева в СССР.

Крах государственности СССР при подрыве его легитимности произошел столь же непостижимо быстро, что и падение самодержавного государства России в феврале 1917 г. Это показывает, насколько хрупко и беззащитно идеократическое государство перед атаками именно в духовной сфере — если найдены уязвимые точки.

Обычные объяснения краха СССР экономическими причинами несостоятельны — это попытка найти простое и привычное толкование необъяснимому. До начала радикальной реформы в 1988-1989 гг. экономического кризиса в СССР не было. Поддерживался ежегодный рост ВВП 3,5%, а главное, делались не только очень большие капиталовложения в производство, но наблюдался и рост капиталовложений. Эти данные были подтверждены в докладе ЦРУ США 1990 г. о состоянии советской экономики (этот доклад потом часто цитировался американскими экономистами). Свидетельством отсутствия кризиса был и тот надежно установленный факт, что даже в 1989 г. более 90% граждан не предвидели в ближайшем будущем никаких экономических затруднений.

Очевидно, что поражение в холодной войне не было связано и с отставанием в военной области. Напротив, СССР разбил сильнейшую армию Германии и ее сателлитов, поддержанную ресурсами всей Европы, а потом добился надежного военного паритета с Западом, имел сильную боеспособную армию и самое современное вооружение. Сама возможность уничтожить СССР военным путем была на Западе снята с повестки дня как стратегическая линия — одна из линий холодной войны. Это само по себе способствовало идейному разоружению. Ницше писал: «Наибольшей опасности попасть под экипаж подвергаешься, когда только что посторонился перед другим экипажем».

Дж.Кеннан сказал в 1965 году, что пpоект НАТО был pазpаботан людьми «неспособными искать благопpиятной пеpспективы pешения евpопейской пpоблемы без абсолютного военного поpажения Советского Союза или без фантастического, необъяснимого и невеpоятного пеpевоpота в политических установках его pуководителей».

Военное поражение СССР оказалось невозможным, но второй вариант — переворот в политических установках верхушки КПСС — осуществился, несмотря на то, что в 1965 г. он считался невероятным.

Надо обратить внимание и на странное замалчивание еще одного факта: даже те, кто смутно припоминает, что против СССР велась настоящая война («холодная»), до сих пор не верят в то, что важной частью этой войны была война психологическая. Даже если этот термин и применяют, его считают метафорой. Дело в том, что ведение психологической войны против СССР (а главным в ней как раз и была манипуляция сознанием) замалчивают российские СМИ — как раз те, что и послужили и продолжают служить оружием манипуляторов. Между тем в литературе противников в холодной войне и сама доктрина психологической войны, и факт ее ведения против СССР обсуждаются спокойно. Важен сам факт, что западные пропагандисты официально признавали допустимость «черной» пропаганды в мирных условиях. Но «черная» пропаганда — средство войны. Иными словами, психологическая война, которая была частью холодной войны — не метафора. Термин «психологическая война» даже входит в энциклопедии. Для нашей темы ближе всего такое ее определение: «планомерное наступательное воздействие политическими, интеллектуальными и эмоциональными средствами на сознание, психику, моральное состояние и поведение населения и вооруженных сил противника». Именно такое воздействие и оказывалось на население.

Мы должны принять как исходный пункт для рассуждений и тот факт, что вслед за верхушкой «переворот в установках» совершили и широкие массы трудящихся. Этот факт тяжело признать старшему поколению советских людей, которые предпочли бы свести дело к предательству верхушки и проискам противника в холодной войне. Однако предательство и происки не разрешают проблемы — ведь они не вызвали активного сопротивления. Трудящиеся пассивно приняли главные изменения, и для этого не потребовалось никакого насилия со стороны «предателей» — только воздействие на их сознание.

В массе своей трудящиеся абсолютно равнодушно отнеслись к приватизации промышленности. Ни профсоюзы, ни новые рабочие организации (типа Объединенного фронта рабочих или Союза рабочих Москвы) даже не захотели вникнуть в текст законопроекта, и их активисты имели о нем совершенно превратное представление. Почему рабочие шаг за шагом отдавали свои предприятия на разграбление и ликвидацию? Ведь это их рабочие места, источник хлеба для их семей. Средний рабочий до сих пор уповает на рыночную экономику и все еще надеется, что при капитализме ему создадут такие условия труда, как в Голландии или ФРГ. С какой стати? Там эти условия оплачены трудом филиппинских девочек, которые собирают компьютеры, получая 1 доллар за день — на батон хлеба. Никто русских к эксплуатации «третьего мира» допустить никогда не обещал.

Возьмем еще более очевидное благо — жилье. Советский строй включил его в число основных, предоставляемых бесплатно благ, сделал конституционным правом. 90% семей рабочих уже жили в отдельных квартирах, и положение стабильно улучшалось — СССР был одной из стран, где больше всего строилось жилья (как изменилось положение, видно из рис. 2)185. И вот, это право отнято — и хоть бы один голос протеста раздался из среды рабочих. Полное равнодушие. Как объяснить, что русские рабочие просто выплюнули такое социальное благо, которое было недосягаемым требованием рабочего движения на Западе? Ведь в вопросе жилья и светлый образ Запада должен был насторожить: всем известно, что даже в США огромная бездомность, а свободных квартир везде полно — покупай.