Мания. Книга вторая. Мафия

Кулькин Евгений Александрович

Вот и нынче долго он пытался в доме совместить скрип подошв и стон половиц, когда, вдруг заметив, что за окном давно ночь, вышел во двор и, слушая улюлюканье сверчков, начал нашептывать то нечто, которому суждено стать кое-чем:

Непостижимая наукаБежать за временем вослед,Когда отчаянная скукаТеснима, как бронежилет.

Он, кажется, физически почувствовал эту тяжелину и обреченно повел дальше:

Когда

нечаянная радость,Как неожиданная блажь,Тебе свою вверяет сладостьИ остроклювый карандаш.И ты растерянно и скорбноДаешь одно понять уму,Что все, что шествует загробно,Уже не нужно никому.

Рядом сонно вскричала какая-то птица. Прочертила полукруг летучая мышь, и стихи, словно камень, сторгнутый с меловой горы напротив, покатились вниз, соря искрами метафор:

И потому не надо прыти,Когда уже не в силу прытьИ все нежданные открытьяТебе, как видно, не открыть.А все, что сгинуло в былое,Не стоит вымыслов твоих…Мы согрешили только двое,А грех возлег на четверых…

И вот – ключ к себе найден.

Он перечитал стихотворение. Наверняка оно понравится Светлане. И может, восполучит ответ.

С этим и вошел в дом, где его ждало более прозаическое бдение. Он входил в мир своих записных книжек.

Ранее он не думал, что все динамично может накопиться не только где-то внутри его, но в тех самых блокнотах, которые были свидетелями его исканий.

И сразу он напоролся на фразу, которую вычитал у лидера левых меньшевиков Юлия Мартова. Вот что он писал в своих «Мемуарах»: «Мы не согласны с «аракчеевским пониманием социализма» и «пугачевским пониманием классовой борьбы», вытекающим из попытки большевиков «насадить европейский идеал на азиатской почве», но не будем ни в коем случае участвовать в разгроме пролетариата, хотя бы он и шел по ложному пути».

Это все – бредни. Пока не запахло властью, все имели умные позиции. Но как только в их кровь проник микроб повелевания, все улетучилось с неимоверной скоростью.

А вот, что писала лидер «левых» эсеров Мария Спиридонова: «Программа нашей партии и пути ее ясны и прямы. Через отказ от всяких соглашательств и коалиций с коим бы то ни было империализмом, через классовую борьбу трудящихся, против классовых врагов – помещиков и капиталистов, через восстание и через Интернационал – к победе над войной и над эксплуатацией мировой буржуазии, к завоеванию социализма…»

И уже грех не процитировать тоже «левого», только коммуниста Николая Бухарина: «Свержение империалистических правительств путем вооруженного восстания и организация международной республики Советов – таков путь к международной диктатуре рабочего класса».

Если широко трактовать все вот эти высказывания, они, конечно, в истории цивилизации вряд ли выльются только в одну политическую судьбу. И те, и другие, и третьи дошли до абсурда от того, что политическую судьбу народа, на котором паразитировали, видели только в физическом уничтожении того

большинства или меньшинства, кто не исповедовал их бред.

Ленин не мог развить свою мысль по простой причине, что его произведений никто не читал. Условия обоюдного восприятия не соблюдались даже среди друзей, потому как всякое гуманное отношение понималось как слабость духа и измена идеалам революции. А капиталисты в то же время чуть ли не в открытую заявляли, что мир – это неприбыльное предприятие.

Поэтому груз истории равномерно лег на всех, кто с ней хоть как-то соприкоснулся. Потому как пока одни занимались бесплодными уговорами, другие – искусственно – вызывали межэтническую напряженность. А где этого учинить не удавалось – начиналось и безжалостное вооруженное вторжение.

Модели правового урегулирования, имеющие веские основания стать всеобщим законом, которые наверняка поимели бы всеобщую поддержку, не приняло научное сообщество шарлатанов, которое прорвалось к власти с лозунгом, что государством должна управлять кухарка.

И все кончилось всем известной кровавостью. Но удивительно другое: ведь сейчас практически не найти тех, кто же затеял гражданскую войну.

Как-то по телевизору показывали побитых детей и женщин, исходящих слезами, и один знакомый старик, увидев это, сказал:

– Я бы по жизни разрешил бы так: предлагаешь ты какую-либо политику, которая не имеет общего понимания, значит ты совершаешь вмешательство в судьбу людей. А эта психическая структура не должна быть во власти человека. Потому сужай временные рамки до понимания себя самого и отправляйся в монастырь. Там, если в тебе обнаружатся духовные наследственные факторы, – будешь причислен к лику святых. У политиков не должно быть повышенной импульсивности, а преобладать – материнская психика.

Сперва Геннадию хотелось с дедом поспорить. А потом он вдруг понял мудрость этого старого долгожителя. Ведь кто такие политики – это, как правило, несостоявшиеся в чем-либо другом индивиды, имеющие, как вор к чужому имуществу, слабость к чужому духу.

А наивно настроенные люди, думающие, что шансы быть на виду сохраняются и у тех, кто ныряет и держится на воде, подхватывают иллюзии прошлого, оживленной памятью метят свою речь, ища тот занятный символ, который в дальнейшем будет признан всеми.

Тот дед не имел динамичного мышления. И официальная система, угнетающая его на всю жизнь, наложила свой пагубный отпечаток. А вот его бабка думала и говорила куда проще и определеннее:

– Тюремщики «скащукой» называют амнистию. Так вот, я без права обжалования приговора сажала бы всякого, кто ринулся в политику. Почему? Да потому что он столько принесет греха на эту землю, что его не искупить не только ныне живущим, но и грядущим поколениям.

Она остановила свою речь, отерла рот концом своей косынки и продолжила:

– Вот взлез на гору Никита Хрущев и говорит: «В восьмидесятом году, – то есть через двадцать лет, как он это произнес, – люди будут жить при коммунизме». Сам он, слава богу, похарчился, а мы – дожили. И где этот самый коммунизм? Но тема эта не захирела. Другие стали призывать к ожиданию радости. И доскреблись до реформ Горбачева. Этот размахнулся, аж в глазах зарябило. Этот решил то, что другие не достроили, перестроить. И выгодные позиции заняли опять те же политики, которые познали отличную от всех прочих идеологическую систему. Да ни черта из этой затеи у него не получится, потому как на самодеятельной активности далеко не уедешь.