Мания. Книга вторая. Мафия
Шрифт:
Конечно, оратор был знатоком всех процедурных тонкостей. Он знал, что такое аппаратная борьба, какую позицию кто в какой момент займет. Но он понятия не имел, на чем держится единство громадной страны. И что Россия – это целая культурная эпоха человечества.
Оутсом овладело какое-то бездумное оцепенение. Потому как политическое обновление, которое началось в России, было результатом очень тонкого маневрирования, интриг, воспитания трепета перед носителями власти. Это с той переносной трибуны все кажется просто. А в жизни стабилизовать ту или иную ситуацию, даже использовав самый разумный аргумент, ой как бывает непросто. А все дело в том,
Он вспомнил одного журналиста, с которым – в ничем не обязывающих тонах – обсуждал принципы финансового созревания. Куда, к примеру, направить экономическое мышление, чтобы не распылять платежных средств.
– Это только у вас возможна, скажем, устричная война! – вскричал он. – Социальная сознательность нашего человека настолько высока, что он никогда не опустится до капиталистического безумия.
– Но весь тлетвор в том, – возразил Оутс, – что у вас был НЭП. Который наглядно показал: когда нормально живет бизнесмен – и люди вокруг него не чувствуют себя изгоями.
Журналист горячился. Ему до сих пор казалось, что истинным одарителем народа являлась госплановая нечисть, которая бессилие режиссера скрашивала заведомо дутыми цифрами.
Ежели он ослаблял хватку, то снежный ком экономического беспредела тут же потрясал инертную систему. И начинали искать крупные направления, куда бы направить главный удар политического бескультурья.
В спарке с прошлым пронизанная тоталитарным мышлением страна не опиралась на людей с деловой порядочностью, не разрабатывала свой кодекс правил, а подключала агрессивный национализм, списывая все свои промахи на политическое противостояние капитализма и социализма и пользуясь вместо доводов уже ставшими привычными окриками.
И нигде, как в России, существуют пороки немыслимой протяженности, они одновременно демонстрируют ровную замкнутость и почти планетарную открытость. Но только чтобы пользователь этим всем не заметил, что, скажем, неприятие чужого успеха – это всего-навсего издержки школы опыта, не очень четкое утверждение партнерства, и что даже литература в социалистической стране является групповым делом.
Культурный герой у них – это тот, кто гордится тем, что ему же подобный, только на Западе, брошен в экономическую пропасть. Или из-за какого-то промаха вступил в противоречие с финансами.
А как все глумятся над безработицей в Европе и Америке, не понимая, вернее, не желая понять, что конкуренция, которая ее порождает, вмиг поставила бы Россию на колени, поскольку то, что она производит, почти не пользуется спросом.
Социализм – это экономическая передышка. Да и политическая тоже. А когда явится истинная демократия, то вдруг поймется, что замечательная забывчивость, которой страдают русские, прощая своих врагов и прегрешения друзей, тут же отойдет на второй план.
Типичный случай. На дороге – по расхлябанности – оставлен каток, приглаживающий асфальт. Встречный водитель ослепил того, кто ехал на высокой скорости. И все погибли. Холм из венков, но виновных нет. А ведь это обыкновенный дорожный бандитизм.
И такая еще вот замечательная особенность, это клеймом виновности метить всех, кого угодно, только не тех, кто это совершил или тому способствовал.
Разговор с тем журналистом окончился ничем, почти так же завершился доклад карлика, который он окончил такой фразой:
– Если мир спасет Бог,
А потом все было как всегда. Оутса снабдили очередными инструкциями. Когда уже казалось, что понежиться на берегу океана не удается, Бернар Уильямс, как всегда, растягивая и хлопая себя по груди подтяжками, сказал:
– Прежде чем вы встретитесь со своим другом Николя Дрю, просмотрите вот это.
И он сунул Дэвиду видеокассету.
6
В углу пожуживал вентилятор, мягкий свет искусно встроенных ламп рассеянно падал откуда-то сверху и не давал теней, когда Отус передвигался по номеру отеля.
Он включил видеомагнитофон, удобно обосновал свое тело в кресле и собрался смотреть то, что ему подсунул Бернар.
Сначала шли какие-то мелькания и музыка, потом возникла река, которую на плоту переплывали какие люди. Рядом с плотом – в уздечках – плыли кони.
– Когда враги подумали, – прорезался голос, – что храбрецы плывут, чтобы сдаться, те, небезразличные к идее не только быть спасенными, но и победить, явили тот позитивный характер, которой свойственен настоящим янки.
Оутс утопил кнопку ускорителя, и река, всадники, горы и все прочее принялось скакать и галопировать на экране, пока не окончилось чьим-то длинным трепом.
Дэвид остановил осатанелый бег на говорившем. Им оказался карлик, только выряженный в другой костюм.
– Вы видели, как люди только что пережили упадок разума. Потому раздраженное отношение друг к другу. Казалось, их подстерегает трагическая неудача. Но вскорости, к счастью для них, они поняли, что страх носит декларативный характер. Он существует как данность, и не более того. Потому ему надо противостоять. Вы видели, как они это сделали. И враги, которые не верили, что творят великое историческое дело, предвкушали, что через минуту-другую превратят этих наивных в груду окровавленных тел. Победители пленных хотят видеть только в качестве рабов. Но реальность не вписалась в ту канву, которая существовала до этого часа. И хитрость – принесла победу.
Оутс опять нажал кнопку ускорителя.
И вот на экране как естественная привязка к предыдущему сюжету возникла обыкновенная, хотя и обрамленная в квадрат ринга драка.
За кадром голос был гнусав и неразборчив.
Потому из всего, что было сказано, Дэвид понял, что дерутся между собой русский и американец.
Русский собранно и сосредоточенно шел вперед, а американец играючи уходил от его поползновений, явно клоуничал на ринге и, естественно, вызывал смех.
Но Оутс в молодости занимался боксом и видел, как американец на глазах теряет мобильность и с познанием ударов противника никнет и, что называется, падает ему на руки.
Но рефери, как взведенный, одаряет русского замечаниями, явно надеясь выжулить предупреждение.
Но вот кто-то взмахнул перед ним американским флагом, и бой разом приобрел иное качественное развитие. Русский стал уступать, пятиться к канатам, пропускать град неакцентированных ударов.
И тут прорезался другой, более четкий голос, который произнес:
– Заявляя о претензиях, надо знать, что они должны быть безусловно обоснованными. Русский этого не учел. Он думал, что привлекательный опыт в России сочиненных единоборств таит в себе долговременную опасность. Отнюдь! Наши ребята быстро раскусили все эти медвежьи хитрости. И вы видите, как Железный Майк разрушает русскую религию непобедимости.