Мантия с золотыми пчелами
Шрифт:
– Вы на сколько дней хотите остановиться? – спросила хозяйка.
Ее круглое лицо загорело от работы на огороде, ситцевое платье было чистое и выглаженное. Волосы она забирала в пучок на затылке.
– Покажите нам комнату, – сказал Матвей. – Тогда будем решать.
Хозяйка провела их по дому, небогатому, но ухоженному, с высокими пружинными кроватями, перинами и обилием вышитых подушек и подушечек, лаковыми миниатюрами на стенах, потемневшими от времени иконами, запахом лампадного масла и герани.
– Хорошо у вас…
– Постояльцы
Эрик сообщил, что Василиса нигде не работает с тех пор, как ушла от Бояринова. Сдает комнаты, варит медовуху и сбитень на продажу, солит по оригинальному рецепту огурцы. Уважаемый в Суздале овощ, между прочим. В июле весь город празднует День огурца.
«Их у нас можно попробовать в любом виде: и тушеных, и жареных, и в кляре, и сладких, и острых, и с медом, – похвалился старлей. – Огурец – кормилец наших пенсионеров. И гости огурчики обожают, берут нарасхват!»
Астра с удовольствием уселась на самодельный деревянный стул:
– А мне здесь нравится…
– Ну, что, остаетесь? – улыбнулась Василиса. На ее щеках образовались две милые ямочки.
Матвей медлил с ответом. Они с Астрой разыгрывали супружескую пару – привередливый муж и покладистая жена.
– Может, огурцами угостите?
– Ой, да запросто! Сию минуту…
Хозяйка принесла из кухни миску, полную отборных свежих огурчиков, один к одному.
– Парниковые? – придирчиво смотрел на них Матвей.
– На грядке растут, только что под стеклом! – объяснила Василиса. – В открытом грунте они так рано не вызревают. Я никакой химии в землицу не добавляю, ничем не брызгаю. Все по дедовскому методу!
Они попробовали огурчики, похвалили. Женщина расцвела от удовольствия.
– Мы к вам по делу, Василиса, – вдруг сказала Астра. – Извините, что прикинулись туристами. Хотели взглянуть, какая вы хозяйка. Вы только не пугайтесь!
Румянец сбежал со щек Василисы, было видно, как она напряглась.
– Мы из Москвы приехали, – сообщил Матвей, как будто сие обстоятельство могло успокоить женщину. – Нам нужно с вами поговорить. Об одной щекотливой вещи… Это по поводу господина Бояринова, у которого вы работали.
– Я о нем даже слышать не хочу! – чуть не заплакала Василиса. – Век не забуду, как он меня отблагодарил за честный труд! Уж как я старалась, как угождала…
В ее глазах стояли слезы, голос дрожал.
– Что между вами произошло?
– А вы кто? – опомнилась бывшая домработница. – Это он вас прислал? Передайте, что я больше в его дом ни ногой! Ни за какие деньги!
– Послушайте… Мы адвокаты его племянницы, Ульяны Бояриновой. Она в Москве проживает, – на ходу сочиняла Астра. – Выясняем некоторые подробности семейной жизни Николая Порфирьевича. Сколько лет вы у него проработали?
– Почитай, десяток будет… Нелегкое это дело, чужое хозяйство вести. На первых порах я каждый день плакала, валерьянку пила… Потом постепенно обвыклась, притерпелась к его характеру. Как жена-то его умерла, он совсем ума лишился! Только вот не было у него никакой племянницы. Я ничего такого от них не слыхала, ни от хозяйки покойной, ни от хозяина… Хотя знаете, как раз перед моим уходом он в Москву ездил, на похороны…
– Когда именно?
– Примерно год назад…
– Год назад умерла единственная родная сестра Николая Порфирьевича. Ее он и ездил хоронить. После похорон возникли некоторые… имущественные разногласия.
– Сестра… – недоуменно вскинула брови Василиса. – Что за люди эти Бояриновы?! Родню, и ту не признавали…
– Видите, раз была сестра, значит, у нее могла быть и дочь, верно?
– Ну да… – машинально кивала Василиса. – Только Бояринов ни про сестру, ни про ее дочь слова не проронил. Он вообще странный человек. Настоящий деспот! Жена боялась нос за ворота высунуть, едва выпросилась у него в церковь ходить… И девицу эту, Маняшу, от себя ни на шаг не отпускает. Истинный домострой развел! Он никого не слушает, все требует, чтобы по его было!
Она осеклась и виновато вздохнула:
– Вы не подумайте, я не сплетница… Обидел меня крепко Николай Порфирьевич, но напраслину я наговаривать не собираюсь. Платил он хорошо, без задержек, а то, что нрав у него крутой… тут уж ничего не попишешь.
– За что он вас уволил?
– Можно сказать, я сама ушла. После Москвы Бояринов стал вести себя просто невыносимо! Теперь думаю, он смерть сестры переживал, раскаивался, что при жизни не уделял ей внимания. Все мы так устроены. Пока жив человек, не жалуем его, а когда умирает, плачем и рвем на себе волосы.
– Что же Николай Порфирьевич, сильно придирался к вам?
– К каждой мелочи цеплялся, скандалил, посуду даже бил: то чашку об пол грохнет, то тарелку. И притом без повода! – жаловалась Василиса. – Стряпню мою забраковал, говорил, несъедобные, мол, твои блюда, Васька! Это он так меня называть стал – Васькой! Словно шелудивого кота! Поднимет крышку кастрюли, поглядит на щи, скривится и плюнет: «Помои! Вылей в яму!» Ну, кто такое обращение выдержит?
– И вы не выдержали?
Василиса горестно подперла рукой щеку:
– Я терпела, сколько могла, видит Бог! Жалко было работу терять. У нас в Суздале не больно устроишься. Но потом решила, что не заслуживаю таких оскорблений и поборов. Он ведь что вздумал: штрафы с меня брать! Обед плохой – часть зарплаты долой! Соринка где-нибудь валяется – еще штраф. Раньше-то ему и обеды нравились, и к уборке не было претензий. Как подменили человека! Вот я и ушла…
– Бояринов вас не уговаривал остаться? – спросил Матвей. – Не извинялся?
– Какое там? – махнула рукой Василиса. – Он даже обрадовался. И про штрафы забыл. Дал мне всю зарплату, хотя месяц еще не закончился, и выпроводил. Доброго слова напоследок от него не услышала…