Мануэла
Шрифт:
— Сядь! — прервала ее Исабель, показав взглядом на край постели. — Ты ошибаешься, — почти враждебно бросила она. — Это совсем не то, что ты думаешь. Мое решение не изменилось. Для меня по-прежнему матерью остается мадам Герреро. Я Герреро, запомни. Просто из любопытства я хочу знать, каким он был, ты прекрасно понимаешь, о ком я тебя спрашиваю.
Бернарда молча кивнула, но так и не ответила на вопрос.
— Что, неужели ты ничего о нем не знаешь? — спросила Исабель.
— Ничего, — подтвердила Бернарда.
— И
— Я знала лишь, что он действительно уехал из Сицилии и эмигрировал в Америку, — пожала плечами Бернарда.
— А тебе не приходила в голову мысль, что он мог эмигрировать в Аргентину? — высказала предположение Исабель.
— О, Исабель, Америка так велика, что предполагать это — чистое безумие. От Северной Америки до Южной! Один Бог может знать, в каком месте гниют его кости.
— А почему ты так говоришь? Почему ты уверена в том, что он уже мертв? — удивилась Исабель. — Неужели ты так сильно его ненавидишь, что мысленно похоронила, хотя он, может быть, жив? Ведь ты говорила, что очень любила его? — Последнее прозвучало как упрек, словно Исабель стало обидно за отца, которого она никогда не видела и, возможно, никогда не увидит, но который все же явился виновником ее появления на свет. Быть может, это шло от желания как-то досадить Бернарде, придраться к ней, сделать так же больно, как та сделала ей вчера, чья она дочь на самом деле.
— Да, — кивнула Бернарда, — я его очень любила, хотя он и не заслуживал этого.
— Как его звали? — полюбопытствовала Исабель, совершенно спокойно глядя на Бернарду. Это уже была не та нежная девочка, к какой привыкла Бернарда.
— Его звали Коррадо, — сообщила ей Бернарда и отвела свой взгляд. Она не могла смотреть в эти, вчера еще голубые, мягкие, а сейчас стального цвета, глаза, — глаза другого человека.
А человек, о котором шла речь, — Коррадо, — постаревший на двадцать лет, но все еще довольно крепкий и видный мужчина, в высоких сапогах для верховой езды, в рубашке с закатанными рукавами, в кепке, прикрывавшей его глаза от лучей полуденного солнца, сидел на стволе спиленного дерева и наблюдал за тем, как его дочь Мануэла училась ездить верхом на лошади. Помогал ей молодой парень, одетый примерно так же, как и Коррадо. Он сидел на другой лошади.
Местность была довольно красивая. Широкую поляну, на которой происходили занятия, окружали группками деревья. Пели птицы, и кроме их пения ничто не нарушало тишины, разве что фырканье лошадей да звонкий смех дочери. Коррадо улыбался от удовольствия. Он отдыхал, сидя вот так на стволе. Нечасто выпадают в жизни такие минуты, когда можно не думать ни о чем, а расслабиться и просто сидеть. Он поднял руку и помахал дочери, она ответила ему тем же, весело смеясь. Ей нравились уроки верховой езды. Лошадь под ней была умна и слушалась малейшего
— Коррадо! Коррадо! — услышал он голос жены и повернулся нехотя в ее сторону. Она спешила к нему, держа над головой в вытянутой руке какую-то бумагу.
— Что случилось? — спросил он и, поднявшись со ствола, сделал навстречу ей несколько шагов.
— Осторожно! Ведь она еще совсем маленькая! — вскрикнула жена, глядя на то, как Мануэла гарцует на лошади, передвигаясь по кругу. Хуан, тот самый парень, о котором шла речь выше, внимательно следил за своей маленькой, грациозной ученицей. Забота о ней доставляла ему истинное удовольствие. Улыбка не сходила с его лица.
— Но ведь с ней Хуан, — успокоил жену Коррадо, снисходительно потрепав ее по плечу. Женщины мало понимают в верховой езде и в лошадях. Нет смысла объяснять ей, насколько смирна лошадь, на которой учится ездить Мануэла.
— Хуан, я прошу тебя, пожалуйста, будь осторожнее! — на всякий случай крикнула парню женщина и протянула Коррадо ту бумагу, которую несла. — Тебе письмо из Италии, — сообщила она, вопросительно глядя на него. Она знала, что очень давно Коррадо эмигрировал оттуда, но всегда была уверена, что у него никого не осталось на родине.
— Мамочка! Смотри, как у меня здорово получается! — крикнула Мануэла, гордая тем, что учится верховой езде. Значит, она уже достаточно взрослая.
— Осторожнее, Мануэла! — не переставала волноваться за дочь жена Коррадо.
— Оставь ее, — бросил Коррадо, взглянув на дочь и удостоверившись, что с ней все в порядке. — Она у нас молодец! Любит лошадей, вся в отца! — рассмеялся он.
— Тебе бы, конечно, хотелось иметь сына, — прижалась к нему жена, глядя на него снизу вверх преданными и чуть-чуть виноватыми глазами. Словно была ее вина в том, что родилась дочь, а не сын, как они того хотели.
— Что за глупости ты говоришь. — Коррадо ласково провел рукой по голове жены. — Эта девочка — самая большая радость в моей жизни.
— Я знаю это. — Жена присела на ствол дерева. — Но иногда ты требуешь от нее таких вещей, которые не каждому мальчишке по плечу.
— По-твоему, я слишком требователен и строг с ней? — Коррадо сел рядом с женой и обнял ее за плечи.
— Нет, но ты не должен забывать, что она все-таки девочка. И пора начать воспитывать ее как сеньориту.
— Ну, ты торопишь события. До этого еще очень далеко! — не согласился с женой Коррадо. У него в голове не укладывалась мысль, что придет время, когда Мануэла покинет их дом, чтобы посвятить все свое время и себя какому-то мужчине. Он уже сейчас ревновал ее ко всем мужчинам.
— Ты ошибаешься, — покачала головой жена. — Мы и не заметим, как наша дочь станет невестой.
— Папа, папа, смотри! — Мануэла проехала почти рядом с ними. Ей казалось с лошади, что она такая большая и такая красивая, как ни одна девочка в мире.