Мануэла
Шрифт:
— Да, так будет лучше, Исабель, — кивнул доктор Вергара. — Делайте, как советует Бенигно.
Бенигно и Исабель вышли из комнаты.
— Доктор, — затаив дыхание, спросила Бернарда, — скажите мне правду, что с ней?
— Она очень плоха, — вздохнув, произнес доктор и поднял с пола свой чемоданчик. — Извините, уже идут санитары. — Он открыл дверь и вышел, оставив Бернарду наедине с мадам. Экономка долго смотрела в неподвижное лицо своей хозяйки, с которой было так много связано в ее жизни. В ней боролись два противоречивых чувства. Если мадам Герреро умрет, она останется одна с Исабель и та рано или поздно признает в ней мать. Но могло выйти и по-другому.
Коррадо повел священника в большой сарай возле конюшни. Часть помещения была завалена сеном, часть занята инвентарем, седлами сыромятной кожи и прочей мелочью.
Священник устроился на тюке спрессованного сена, а Коррадо оставался стоять в течение всего своего рассказа. Он поведал святому отцу историю любви с той девушкой из поселка на далекой Сицилии, рассказал, как он бросил ее из-за страха за свою жизнь, узнав, что она беременна. Вновь перед ним встала картина погони по берегу моря. Он увидел падающего замертво брата, в которого попала пуля. Он припомнил весь долгий путь на корабле до Америки. Священник внимательно слушал, не высказывая ни малейшего замечания и не давая никаких оценок его поступкам. Даже когда Коррадо рассказывал, как они занимались с Бернардой любовью в церкви, потому что это было самое безопасное место для них в поселке, ни один мускул не дрогнул на лице святого отца.
— Этот мой безответственный поступок, эта юношеская глупость, — говорил Коррадо, не глядя на священника, — стали причиной несчастья моего брата, причиной моих постоянных угрызений совести… — Дело в том, что пришедшее днем письмо повлияло на решение Коррадо исповедаться. Теперь он ждал оценки святого отца.
— Когда они открыли стрельбу, — спросил священник, — твой брат был убит?
— Нет, он был ранен, святой отец, — ответил Коррадо. — Но эта рана сделала его на всю жизнь инвалидом.
— Что с ним стало потом? — спросил священник. — Тебе известно?
— Да, — кивнул Коррадо. — Иногда мне доставляли вести о моих родных. Брат женился, у него родились двое детей. Я пытался, не раскрывая своего места нахождения, помочь его семье деньгами, передавая их с оказией.
— И с тех пор ты ни разу не был в этом поселке? — спросил священник.
— Нет, святой отец, — покачал головой Коррадо, — больше я никогда не возвращался туда. Законы Сицилии по отношению к таким поступкам, какой совершил я, очень суровы. Да вы, святой отец, и сами должны их знать, ведь вы итальянец. Семья той девушки, которую я тогда соблазнил, поклялась отомстить мне. Если бы я появился в поселке, меня бы уже никогда не отпустили оттуда живым. — Коррадо помолчал, собираясь с мыслями. — Но сейчас, святой отец, все по-другому. Мне сообщили, что мой брат умер и что двое его детей осиротели. И я, который был причиной несчастья их отца, должен хоть что-то сделать для них.
— А что ты хотел бы сделать для них, Коррадо? — поинтересовался священник. Его тронула искренность Коррадо, и он, несмотря на услышанное, сочувствовал ему, ибо видел, что Коррадо раскаялся в содеянном.
— Я хочу привезти их сюда и помочь им здесь, — сказал Коррадо. — Но я не могу поехать туда. Потому что, если другая семья узнает об этом, что я… — Коррадо взглянул на священника. — Вы же знаете, как это делается на Сицилии? Вы должны хорошо это знать. Если они заподозрят хоть какую-то связь со мной, они не остановятся
— Спокойно, Коррадо, — успокаивал его священник. — Возможно, есть один способ помочь тебе решить проблему. По крайней мере, у тебя есть деньги, а это уже хорошо. При их наличии можно решить многое… — Священник задумался. Ему очень хотелось помочь Коррадо. — Подожди несколько дней, Коррадо, у меня там есть друзья, я попытаюсь связаться с ними. Мы когда-то учились вместе в семинарии. Мне надо потолковать кое с кем. Я думаю, мы сможем решить этот вопрос.
— Вы даже не представляете, святой отец, как я вам признателен за ту возможность облегчить душу, что вы предоставили мне. — Коррадо с благодарностью смотрел на священника. — Я еще чувствую боль души, но и облегчение чувствую тоже, — слабо улыбнулся он.
— Сын мой, — поднялся священник и положил свои руки на плечи Коррадо, — главная миссия на земле слуг Господних — это нести облегчение и мир в души людей.
— Каждую ночь я чувствовал вот здесь, — Коррадо показал на сердце, — ужасную тяжесть, а сейчас, после исповеди, я чувствую, что она уже не так давит.
— После исповеди должно прийти раскаяние, — заметил священник. — Если сможешь, то нужно возместить ущерб, который ты нанес. — Священник вновь задумался. — Ты рассказал мне о девушке, которую бросил беременной, что с ней стало?
— О ней я так ничего и не знаю, — тихо сказал Коррадо. — Родственники, как мне говорили, увезли ее из поселка, и я больше никогда ее не видел и не слышал о ней.
— А ты рассказывал эту историю своей жене? — спросил священник.
— Нет, — потупившись, признался Коррадо. — Она ничего не знает. Я не хотел говорить ей, потому что боялся разрушить нашу семью. А я так ее люблю. И к тому же у нас есть дочь, Мануэла, без которой я не представляю свою жизнь. Да, святой отец, я, может быть, поступил неправильно, что не рассказал обо всем жене, но иначе не мог…
А Мерседес в это время, приготовив вместе со служанкой ужин, ожидала мужа в гостиной, просматривая журналы. Отвлекла ее от этого дела вбежавшая Мануэла. Она была в длинной ночной рубашке. Время близилось к тому часу, когда девочка должна была ложиться спать. Ритуал прощания с родителями на ночь был для нее обязателен. Иначе она не заснула бы.
— Я готова идти спать, мамочка! — Мануэла прыгнула на колени матери с разбега, что скорее свойственно мальчишке, чем такой милой девочке, как она. — А где папа? — удивилась она, не найдя отца рядом с матерью. — Он разве не придет поцеловать меня перед сном и пожелать спокойной ночи? — Мануэла надула губки, словно обиделась. Но это была всего лишь игра. Мануэла была уверена, что отец обязательно придет к ней в детскую. Такого еще ни разу не было, чтобы он не пожелал ей спокойной ночи и не поцеловал.
— Конечно, придет, — успокоила дочку Мерседес, любуясь ее здоровым румянцем. — Просто он пошел проводить святого отца Хосе и, наверное, заговорился с ним.
— Заговорился? — удивилась Мануэла. Она привыкла, что отец в основном молчал, а говорили лишь она и мама. — И о чем это он заговорился? — Глаза ее вспыхнули любопытством.
— Не знаю, дочка, — улыбнулась Мерседес.
— Это секрет? — не успокаивалась Мануэла.
— Секрет? Нет, не думаю, — покачала головой Мерседес, хотя сама была удивлена столь долгим отсутствием мужа. О чем так долго можно беседовать со священником? Да и вообще за мужем она никогда не замечала тяги к долгим беседам. Разве что о лошадях, о которых он знал, кажется, все. — Хотя, может быть, ты и права, — сказала она дочери.