Манускрипт всевластия
Шрифт:
— У моего голода есть запах? — не поверила я. — Так нечестно.
Мэтью расхохотался и развел мои руки в стороны, точно крылья.
— И это говорит ведьма, которая при желании могла бы читать мои мысли как с телеграфной ленты. Я знаю, когда ты меняешь о чем-то мнение, знаю, когда замышляешь что-то вроде прыжка через изгородь, и уж конечно знаю, что ты голодна. — Он поцеловал меня, чтобы поставить точку.
— Кстати о моих скрытых талантах, — начала я, не успев отдышаться. — В генетическом
— Что? — заволновался Мэтью. — Когда это случилось?
— Как только ты уехал из замка. При тебе я не давала воли слезам, а после расплакалась.
— Ты и раньше плакала. — Опять сведя мои руки вместе, он стал разглядывать ладони и пальцы. — Вода струилась из рук?
— Отовсюду. — Он тревожно вскинул брови, услышав это. — Из рук, из ног, из глаз, из волос, даже изо рта. Я напрочь растворилась в этом потоке. Думала, что вкус соли останется во рту навсегда.
— Ты была одна в это время? — резко спросил он.
— Нет-нет, с Изабо и Мартой, — поспешно сказала я. — Они просто не могли подобраться ко мне из-за всей этой воды — а тут еще и ветер поднялся.
— Что же остановило бурю?
— Пение Изабо.
Мэтью прикрыл глаза тяжелыми веками:
— Она и мне пела когда-то. Спасибо, Maman.
К этому следовало добавить, что Изабо стала уже не та после смерти Филиппа, но Мэтью только стиснул меня в объятиях, а я постаралась не замечать, что он по-прежнему о многом умалчивает.
Он так радовался, что вернулся домой, что и меня заразил. После ленча мы поднялись в его кабинет. На полу у камина он отыскал почти все мои чувствительные местечки, но к своим секретам меня ни разу не допустил.
Однажды я попыталась проникнуть за крепостную стену сама.
— Ты что-то сказала? — удивленно посмотрел он.
— Нет. — Я убрала свой невидимый щуп.
Ужинали мы с Изабо, печально наблюдавшей за сыном. Облачившись в свою псевдопижаму, я приготовилась пожелать Мэтью спокойной ночи. Потом он, наверно, спустится в кабинет — а что, если в тайнике с печатями остался мой запах?
Он явился ко мне босиком, в полосатых пижамных штанах и выцветшей черной футболке.
— Ты где больше любишь спать — справа или слева?
Я задумалась над этим вопросом, вертя головой довольно быстро для невампира.
— Если тебе все равно, то я лягу слева, — серьезно сказал он. — Мне будет спокойнее между тобой и дверью.
— Да, в общем-то, все равно, — промямлила я.
— Тогда подвинься. — Я подвинулась, и он с довольным вздохом улегся рядом.
— Самая удобная постель в этом доме. Мы спим очень мало, и мать не уделяет матрасам никакого внимания. Ее кроватям место только в чистилище.
— Ты собираешься спать со мной? — Я попыталась не уступать ему в беззаботности.
Он
— Да, но не в буквальном смысле.
Я приложила ладонь к его сердцу, чтобы слышать каждый удар.
— Что ж ты тогда будешь делать?
— Тебя караулить. А когда надоест — если надоест, — он коснулся моих век губами, — почитаю. Тебе свечи не мешают?
— Нет, я крепко сплю. Пушкой не разбудишь.
— Да ну? Если мне станет скучно, я придумаю, как тебя разбудить.
— Тебе часто бывает скучно? — Я зарылась пальцами в его волосы.
— Подожди немного и увидишь сама.
Его близость убаюкивала лучше, чем всякая колыбельная.
— Это пройдет когда-нибудь?
— Ты о Конгрегации? Не уверен.
— Конгрегация меня волнует меньше всего, — встрепенулась я.
— О чем же ты в таком случае?
Я поцеловала его вопрошающий рот.
— О чувстве, которое испытываю рядом с тобой — как будто впервые живу полной жизнью.
— Надеюсь, что не пройдет, — улыбнулся он с несвойственной ему милой застенчивостью.
Довольная, я уронила голову ему на грудь и уснула крепко, без сновидений.
ГЛАВА 27
Утром мне пришло в голову, что наши с Мэтью дни делятся на две категории. Либо он все предусматривает и охраняет меня от любых неожиданностей, либо все идет кувырком. А ведь еще совсем недавно я сама планировала свое время, составляя списки и графики.
Сегодня я тоже вознамерилась взять все в свои руки. Сегодня Мэтью введет меня в свою вампирскую жизнь.
Это обещало испортить так хорошо начавшийся день, но что ж поделаешь.
На рассвете желание пронзило меня с не меньшей силой, чем вчера во дворе — лучше любого будильника. Мэтью тут же ответил мне поцелуем.
— Я уж думал, ты никогда не проснешься, — ворчал он. — Хотел в деревню посылать за оркестром, хотя единственный трубач, умевший играть побудку, умер в прошлом году.
Я заметила, что у него на шее нет Лазарева ковчежца.
— А где твой пилигримский значок? — Ему представлялась замечательная возможность рассказать мне о Рыцарях Лазаря, но он не воспользовался.
— Он мне больше не нужен. — Мэтью намотал на палец прядку моих волос, отвел в сторону и стал целовать за ухом.
— Почему не нужен? — слегка отстранилась я.
— После скажу. — Его губы спустились к месту, где шея переходит в плечо.
От дальнейших разговоров мое тело решительно отказывалось. Мы ласкали друг друга сквозь тонкую ткань, замечая малейшие признаки наслаждения — дрожь, гусиную кожу, тихий стон. Я перешла было к более смелым ласкам, но Мэтью сказал: