Манускрипт
Шрифт:
– Говорить мне, почему не в Красный армия?
– решил я напоследок докопаться до несчастного сельчанина, ткнув его в грудь указательным пальцем.
– Так я ж... це... плоскостопсть у мене, панове нмц. Та й не люблю я бльшовикв. Я за вас, за нмцв.
Бедолага аж побелел весь, того и гляди в обморок грохнется.
– Это карашо, немец есть гут!
– покровительственно похлопал я его по щеке и обернулся к майору.
– Dietrich, gehen wir.
Покидая деревню, я буквально чувствовал устремлённые нам в спину взгляды, молясь, чтобы не раздался выстрел. Кто их знает, местных, рады они немцам или ненавидят их. Не все же как Опанас,
– Ловко вы с ним, как настоящий немец, - наконец нарушил молчание Медынцев.
– Я бы так не смог.
– Мастерство не пропьёшь, - неопределённо хмыкнул я.
Через десяток километров майор остановил машину, чтобы залить в бак бензин из канистры. Заодно устроили и перекус, уговорив на двоих по паре яиц, полкурицы, несколько перьев лука, по куску хлеба и бутыль молока. С молоком решили разобраться сразу, чтобы не прокисло.
– А что, нормальный вариант, будем заезжать в деревни, требовать еду и ночлег, - впервые за долгое время улыбнулся Медынцев.
– Так до линии фронта и дотянем.
– Не стыдно отнимать еду у населения?
– поддел я его.
– Ну, тут такое население... Сами видели, как перед немцами стелятся.
– А тогда на хуторе были другого мнения.
– Да хватит уже, Ефим Николаевич. Кто старое помянет...
– ... тому глаз вон, - закончил я за него, тоже улыбнувшись.
– Ладно, трогаемся.
Глава VIII
Переночевать мы решили в небольшом городке Изяслав, куда въехали ближе к вечеру, напоминая сами себе участников автопробега во главе с 'Антилопой-Гну'. И уже на въезде мы встретили вытянувшего руку в нацистском приветствии полицая. Мда, а им, оказывается, даже форму специальную выдают, а не просто белая повязка на рукаве. Ремни с орластыми пряжками, тот же орёл на маленькой кокарде, пилотка, погончики... Устроив небольшой допрос с коверканием русских слов, выяснили, что мордатый тип является представителем украинской вспомогательной полиции, а в населённом пункте имеется полицейская управа.
– Управа в центр, прямо цю вулицею дьте, як раз до не видете, - махнул рукой полицай.
Почему бы и нет? Пусть местные немецкие прихвостни решают, как лучше разместить и накормить незваных гостей. Пока парковались возле управы, мне Медынцев на немецком ввиду присутствия поблизости посторонних сказал, что хорошо бы напоследок эту управу разнести парой гранат. На что я ему так же на языке Гёте заметил, мол, гранат у нас нет, но мысль мне понравилась, надо её обдумать.
Майор остался при машине, я же собрался было твёрдой поступью проследовать в кабинет местного начальника, но тот сам выкатился наружу и тоже вскинул руку с вытянутой ладонью.
– Хайль Гитлер!
– Хайль.
– Гузик, Василий Семёнович, начальник управы, - почти на чистом русском, лишь с лёгким акцентом представился низкорослый, небритый тип с противной рожей.
– Я есть рад это слышать. Ми с мой денщик ехать в Ровно, нам нужен спать и есть.
– А, переночевать хотите? Да Бога ради! Всё устроим, не волнуйтесь... Маша!
На пороге появилась улыбающаяся и довольно симпатичная женщина средних лет.
– Здравствуйте, господа!
– тоже на русском сказала она, при этом неловко кланяясь.
– Маша, вот господа немцы в Ровно едут, им нужно где-то переночевать. Ничего, если они у тебя остановятся?
– Конечно, добро пожаловать!
– ещё шире улыбнулась женщина.
– А я как раз домой собиралась.
– Айн момент, - притормозил нас ряженый ефрейтор.
– Наш машин нужно бензин. Ви есть бензин?
– О-о, не извольте волноваться, сейчас обеспечим.
Через тридцать минут мы переступили порог добротной хаты, в которой обнаружились сидящие под замком забитые на вид девочка лет десяти и мальчуган лет пяти. Мария, непрерывно улыбаясь с таким видом, будто в чём-то виновата, накрывала на стол, достав из печи тёплый горшок пшённой каши со шкварками, варёную картошку, хлеб и поллитровую бутыль с чуть мутноватой самогонкой. Молока не было, но в качестве запивки нам выставили жбан чего-то вроде морса. Не ахти какое изобилие, однако на голодный живот и так сойдёт.
– Где есть ваш муж?
– спросил я, разобравшись с тарелкой каши.
Глаза женщины забегали, она прикусила губу, и после паузы, глядя в сторону, тихо ответила:
– Забрали его... в Красную армию.
– О, Красный армия! Пехота?
– Он был трактористом в колхозе, в танкисты взяли. Ни одного письма не успел мне отправить. Не знаю уж, живой ли...
– A la guerre comme `a la guerre, - с философским видом прокомментировал я.
– И после этого вас взять работать в управа? Как такое возможно?
Она окончательно смешалась, принялась мять стянутый с шеи платок, а в её глазах заблестели слёзы.
– Ну, говорить!
– прикрикнул я, сам не ожидавший от себя такой настойчивости.
– Я... Я сплю с начальником управы, - чуть ли не шёпотом выдавила она из себя.
– Он вас насиловать?
– Нет, но... Он сказал, что расскажет немцам... то есть вам, что мой муж в Красной армии, что мой дом сожгут, а меня с детьми отправят на работы в Германию. А так... так хоть кусок хлеба есть, а то померли бы с голоду. Гузик ещё до войны на меня поглядывал, хоть я и замужем уже была. А когда Федю забрали и пришли вы, сказал, что теперь я точно буду его.
Она подняла на меня взгляд, полный слёз, и я едва не поперхнулся сладковатым морсом. Вот же ведь, война, сука, всех корёжит, нормальных баб под сволочей подкладывает. Во всяком случае, мне хотелось думать, что она нормальная. И Медынцева, похоже, посетили те же мысли, вон как ноздри раздуваются.
– Почему Гузик не есть служить в Красный армия?
– Его хотели забрать, но он на хуторе у родственников спрятался. А когда вы пришли - вернулся в город.
Мы с Медынцевым снова обменялись взглядами, после чего я с наигранным безразличием заявил:
– Гут, карашо еда. Теперь ми спать, ви есть нам стелить кровать.
Ну а куда деваться, приходилось играть роль наглых оккупантов. Нам постелили в горнице, а женщина с детьми уединилась в дальней комнате. Мне предстояло спать на хозяйской кровати, чувствуя себя настоящим захватчиком, а майору было предложено провести ночь напротив меня у другой стены, на маленькой тахте, почти на уровне пола. Но перед сном он, будучи всё-таки соображающим в технике человеком, немного повозился с машиной, проверяя уровень масла и утрясая прочие технические моменты. А я тем временем с наслаждением стащил с ног хоть и слегка разношенные, но всё ещё жмущие мне сапоги. Поморщился, уловив исходящее от носков амбре, затем вспомнил, что в портфеле у убиенного майора были запасные, и решил, что утром одену их, попросив перед самым сном хозяйку не без чувства внутреннего стыда постирать вонючий элемент туалета.