Мао Цзэдун

Панцов Александр Вадимович

Между тем к середине осени Мао сделалось совсем невыносимо, он стал страдать от приступов неврастении. А тут 10 октября, в День Республики, на митинге, организованном Шанхайским бюро, двое правых гоминьдановцев устроили потасовку: они спровоцировали избиение левых, набросившись на них с кулаками. Инцидент углубил раскол между коммунистами и суньятсенистами¹⁶⁴. К тому же из Кантона перестали поступать финансовые средства. В результате работа бюро оказалась парализованной. В конце декабря Мао подал прошение в ЦИК КПК о предоставлении ему отпуска на лечение. Чэнь Дусю согласился, и Мао с семьей выехал, наконец, из нелюбимого Шанхая в Чаншу. Оттуда он прямиком проследовал в дом тещи, в Баньцан, а в начале февраля отправился в Шаошань. В поездке в Шаошань его и Кайхуэй с детьми сопровождал Цзэминь, который за два месяца до того уехал из Аньюани в Чаншу в связи с приступом аппендицита. После операции он жил в городе и, когда Мао с женой навестили его, выразил желание поехать с ними в родные края хотя бы на короткое время¹⁶⁵. Через некоторое время к ним в Шаошань приехал и младший брат, Цзэтань, с молодой женой Чжао Сяньгуй.

Здесь, дома, Мао провел ни много ни мало семь месяцев. Как же он устал от ежедневной раздражающей болтовни о едином

фронте, дипломатических переговоров с «буржуазными националистами», политических игр и склок! Эйфория прошла, началась депрессия. Не случайно же он не остался в Шанхае даже на IV съезд КПК, состоявшийся всего две недели спустя после его отъезда, 11–22 января 1925 года! Ведь как секретарь ЦИК он являлся вторым человеком в партии. И вдруг бросил все и удрал!

Видно, он просто не в силах был больше нести ответственность за «пагубную» политику. Да и беспрерывное вмешательство Москвы могло раздражать. Все-таки он, как мы знаем, отличался излишней горячностью. Мало ему было, конечно, радости сидеть на съезде и слушать, как «мудрый» Войтинский в очередной раз «промывает мозги» Чэнь Дусю. Вот и попросился в «отпуск». Поступок, никак не похожий на карьеристский!

А IV съезд действительно прошел под руководством Войтинского. Гибкий Чэнь вновь вынужден был подчиниться и исправить «ошибки». Позиция «левых» была подвергнута резкой критике. Мало кто из двадцати делегатов, представлявших 994 члена партии, осмелился подать голос протеста. Тех же, кто выразил несогласие, сразу заклеймили как агентов «троцкизма»¹⁶⁶, благо к тому времени борьба с Троцким стала входить в Коминтерне в моду. Отсутствовавший на съезде Мао в новый состав ЦИК не вошел. Зато туда избрали Цюй Цюбо, считавшегося «правой рукой» Бородина. Был Цюй включен и в узкое Центральное бюро ЦИК, куда кроме него вошли Чэнь Дусю, Чжан Готао, Цай Хэсэнь и Пэн Шучжи, бывший секретарь Московского отделения КПК, летом 1924 года вернувшийся из Москвы¹⁶⁷. После съезда Пэн, пользовавшийся доверием Коминтерна (в Москве он был известен под псевдонимом Иван Петров), возглавил отдел пропаганды ЦИК. Цюй Цюбо же основал новый партийный орган — ежедневную газету «Жэсюэ жибао» («Горячая кровь»). Оба они изо всех сил старались пропагандировать курс Москвы.

Но Мао эти перемены уже мало касались: он наслаждался тишиной и покоем в кругу семьи. Конечно, его деятельная натура не позволяла ему расслабиться. Сидеть сложа руки он просто не мог. Ведь за много лет так привык быть организатором! Вначале, конечно, было нелегко преодолеть интеллигентское презрение к вечно копошащимся в земле соседям. Ведь много лет назад он порвал с деревней и долгие годы вспоминал о своих земляках как о «глупых и отвратительных мужиках»¹⁶⁸. Марксизм учил его уважать городских рабочих — «освободителей человечества», а не нищих крестьян. Да и вообще, как мы знаем, работа среди земледельцев Мао не увлекала. «Пока мы не уверены, что имеем сильную ячейку в деревне, пока в течение длительного периода не проведем агитации, — говорил Мао во время I съезда Гоминьдана, — мы не можем решаться на радикальный шаг против более богатых землевладельцев. Вообще в Китае еще дифференциация не дошла до такого состояния, чтобы можно было бы начать такую борьбу». И еще: «Можем ли мы быть уверены, что сейчас можем выступать против землевладельцев и вообще тех элементов, которые имеют землю, но сами не обрабатывают ее. А наши тезисы [о наделении безземельных крестьян и арендаторов землей] пока еще не могут читаться в деревне теми, кто действительно работает, значит, если выступить с этим лозунгом, мы сразу получим оппозицию со стороны служилых элементов или торговцев, в то время как этот лозунг фактически не привлечет крестьянские массы»¹⁶⁹.

Нельзя забывать к тому же, что Мао сам был землевладельцем (правда, отнюдь не большим [19] ) и всю жизнь, с тех пор как ушел из дома, жил во многом за счет труда батраков и арендаторов. Имела кусок земли и его теща — в местечке Баньцан Чаншаского уезда. Конечно, как коммунист он должен был сочувствовать бедным людям деревни, а как выходец из практически их же среды не мог не понимать крестьянских проблем. И все же общаться с забитыми и темными крестьянами ему было труднее, чем с вкусившими городской жизни рабочими. Пришлось пройти через все испытания, как и первому крестьянскому агитатору Пэн Баю, которого поначалу сами крестьяне принимали за умалишенного¹⁷⁰. Лишь через какое-то время дело сдвинулось с мертвой точки. С помощью дальнего родственника Мао Фусюаня, сумевшего, похоже, убедить земляков в том, что с головой у старшего сына покойного Ичана все в порядке, нашему герою удалось наладить контакт с соседями. Простым и доходчивым языком начал он объяснять им основы марксистской политической экономии и большевистской стратегии. Он встречался с ними у себя дома либо в уединенных местах, таких, например, как фамильные храмы предков, разбросанные по окрестным холмам. В огромной степени ему помогало то, что большинство крестьян в округе принадлежали к его клану (даже в наши дни более шестидесяти процентов жителей Шаошани носит фамилию Мао)¹⁷¹. Как могли, содействовали его работе жена Кайхуэй, младший брат Цзэтань, обе снохи — Шулань и Сяньгуй, а также средний брат Цзэминь, который, правда, долго в деревне не задержался. В мае 1925 года он получил распоряжение Сянского комитета вернуться в Чаншу, а в июле был направлен в Кантон на краткосрочные курсы крестьянского движения, учрежденные в самом конце июня 1924 года ЦИК Гоминьдана по предложению КПК. Эти курсы готовили агитаторов и организаторов крестьянских союзов. Цзэминь стал слушателем их пятого набора, руководителем которого являлся сам Пэн Бай. Перед отъездом у них с Шулань произошло объяснение. Та не хотела, чтобы Цзэминь покидал семью: слишком долго они жили в разлуке. Но Цзэминь ей сказал: «Я человек партии, у меня опасная работа. Кто знает, как долго и как далеко меня еще будет бросать судьба. Давай лучше расстанемся». После этого он уехал, и они больше не виделись. Позже Шулань и сама вступила в компартию, а в 1926–1929 годах даже руководила женским и крестьянским движениями в уезде Сянтань. Но к тому времени в жизни Цзэминя появилась уже другая женщина: Цянь Сицзюнь, имевшая перед Шулань, по крайней мере, одно преимущество — была она на девять лет моложе ее¹⁷².

19

Как

мы помним, у отца Мао было всего 22 му (то есть около полутора гектаров). После его смерти земля перешла по наследству всем трем его сыновьям.

По словам Мао Цзэдуна, весной 1925 года ему с товарищами удалось создать в округе более двадцати крестьянских союзов¹⁷³. Такой результат не может не впечатлять. Ведь до того в районе Сянтаня имелся всего один крестьянский союз, организованный в феврале 1925 года. Тогда же, в июле, в Шаошаньчуне была основана и вечерняя крестьянская школа, в которой китайский язык и арифметику начала преподавать Кайхуэй. Первой в нее записалась Шулань, после чего обеим невесткам удалось сагитировать еще нескольких человек. Они ходили от дома к дому и декламировали:

Жизнь крестьянина трудна, Не дадим дичжу [20] зерна! Целый год прошел в трудах, Ничего нет в закромах!¹⁷⁴

Такие незамысловатые формы агитации действовали лучше любых партийных резолюций. Примерно в то же время Цзэтань организовал еще одну вечернюю школу для крестьян в небольшой деревне по соседству. В середине июня в Шаошаньчуне Мао учредил ячейку КПК, во главе которой поставил Мао Фусюаня. Образовал он и небольшую комсомольскую группу¹⁷⁵.

20

Дичжу — дословно: хозяин земли, обычно в русскоязычной литературе переводится как помещик, что на самом деле неверно, так как сословно оформленного слоя помещиков в Китае никогда не существовало. Под категорию дичжу обычно попадали зажиточные землевладельцы, отличавшиеся от обычных крестьян (нунминь) только уровнем материального достатка.

Работа среди крестьян неожиданно увлекла его. Он приобрел новый опыт, который окажется для него бесценным в ближайшем будущем. Нет, он не стал относиться к темным, безграмотным труженикам деревни с большим уважением, но окончательно убедился в том, что только при опоре на многочисленное обездоленное крестьянство можно будет совершить революцию.

ИГРЫ С ЧАН КАЙШИ

Пока Мао, Кайхуэй и Шулань вели пропаганду среди шаошаньских крестьян, в «большом мире» происходили крупные перемены. 12 марта 1925 года скончался Сунь Ятсен. Он умер от рака печени. Болезнь резко обострилась в декабре, и в течение двух с половиной месяцев он мог жить только за счет периодического впрыскивания морфия¹⁷⁶. Умер он не в Кантоне, а в Пекине, куда приехал через Шанхай, Нагасаки и Тяньцзинь для участия в мирной конференции по объединению страны. Пригласил его в Северную столицу Фэн Юйсян, бывший подручный У Пэйфу, в октябре 1924 года выступивший против своего патрона. Фэн объявил себя сторонником Сунь Ятсена, переименовал свою армию по типу суневской партии Гоминьдан в Гоминьцзинь (Националистическая армия), занял Пекин и призвал к прекращению гражданской войны. Тогда же он обратился за помощью к СССР, и вскоре к нему прибыли советские военные советники, которых возглавляли известные командиры Витовт Казимирович Путна (в Китае работал под псевдонимом Цзо Жэньцзян), Виталий Маркович Примаков (Лин) и Георгий Борисович Скалов (Синани).

Смерть Сунь Ятсена явилась, конечно, тяжелой утратой, но не осложнила общую обстановку в Китае. Нельзя сказать, чтобы внутри Гоминьдана не возникла борьба за власть между сторонниками различных фракций, но очень скоро «левые» победили. Во главе Гоминьдана встал один из ближайших соратников доктора Суня, лидер гоминьдановских «левых» и заведующий отделом пропаганды ЦИК Ван Цзинвэй, возглавивший и кантонское правительство. Союзнические отношения между генералом Фэном, Гоминьданом и СССР продолжали укрепляться. В конце марта «партийная армия» «левого» Чан Кайши разгромила войска Чэнь Цзюнмина, установив контроль кантонского правительства над восточной частью провинции Гуандун, а в июне подавила мятеж в юньнаньских и гуансийских войсках, на которые ранее опирался Сунь Ятсен. Звезда начальника школы Вампу, которого с тех пор начали называть в Гоминьдане «Непобедимым», стала стремительно восходить.

А вскоре, 30 мая 1925 года, в Шанхае произошел инцидент, вызвавший небывалый со времени движения 4 мая 1919 года взлет националистических чувств в стране. В тот день английские полицейские на Нанкин-роуд расстреляли толпу китайцев, протестовавших в связи с убийством за пять дней до того одним японцем рабочего-коммуниста Гу Чжэнхуна. Последний работал на японской текстильной фабрике, но 15 мая в связи с ее необоснованным закрытием сорганизовал группу рабочих на самовольный захват предприятия. Японец, сын управляющего, пытаясь остановить «произвол», несколько раз выстрелил в Гу Чжэнхуна да вдобавок ударил его ножом, в результате чего тот скончался. Убийство несчастного Гу всколыхнуло весь город. Забастовали рабочие нескольких фабрик, студенты прекратили занятия. 24 мая, в день похорон Гу Чжэнхуна, десятки тысяч человек провели антияпонскую демонстрацию. Все, может быть, и улеглось бы, но 28 мая в Циндао китайские милитаристы по требованию японских предпринимателей открыли огонь по рабочим, в знак солидарности с текстильщиками Шанхая, вышедшими на улицы. Двое демонстрантов были убиты, шестнадцать — ранены. Расправа в Циндао подлила масла в огонь. 30 мая на Нанкин-роуд, в центре международного сеттльмента, собралось около двух тысяч студентов. Они кричали: «Долой империалистов!», «Шанхай — китайцам!», «Возвратить сеттльмент!», «Народ всего Китая, объединяйся!» Их попытались рассеять. Были произведены аресты. Но к трем часам дня перед полицейским участком Лаочжи собралось около 10 тысяч человек. Все они требовали освобождения арестованных. И тогда полицейский офицер не выдержал. Он отдал приказ стрелять по толпе. В итоге 10 человек погибли, несколько десятков получили ранения¹⁷⁷. Это вызвало бурю возмущения. 31 мая на конференции профсоюзных активистов Шанхая был образован городской Генеральный совет профсоюзов, во главе которого встал Ли Лисань. По его призыву одновременно бросили работу около 200 тысяч шанхайских рабочих. В ответ в Хуанпу вошли 26 иностранных кораблей, на берег высадилась американская, английская и итальянская морская пехота. Произошли новые кровавые столкновения, в которых погиб сорок один китаец, а ранены были сто двадцать¹⁷⁸.