Мао Цзэдун
Шрифт:
Их политика увенчалась успехом. Поняв наконец, что большинство членов Национального собрания в Нанкине рассматривали Сунь Ятсена лишь как переходную фигуру, Юань Шикай вручил условия отречения вдове императора Гуансюя, вдовствующей императрице Лун Юй. Последняя с декабря 1911 года, после отставки великого князя Чуня, выполняла роль регента при малолетнем Пу И. Она пришла в ужас, но сделать ничего не могла. Придворные перешептывались, вспоминая дурное предзнаменование, которым сопровождалось восшествие Пу И на престол. Трехлетний император испортил тогда все своим ревом. Он сопротивлялся и кричал: «Не хочу здесь! Хочу домой!» У отца Пу И от волнения даже пот выступил на лице. Чиновники продолжали отбивать земные поклоны, но плач императора все усиливался. И вот, не выдержав, отец Пу И произнес: «Не плачь, не плачь. Скоро все кончится!» Вспоминая об этом спустя много лет, отставной император писал: «После церемонии присутствовавшие
12 февраля 1912 года император формально отрекся от престола. Ему, правда, было всего шесть лет, и он не понимал, что происходит, но придворные не сомневались: дурное предзнаменование оказалось пророческим.
Революция победила! Все ее события, начиная с восстания 10 октября и заканчивая отречением императора, по китайскому лунному календарю происходили в год Синьхай, именно поэтому она стала называться в Китае Синьхайской. 14 февраля Сунь Ятсен подал прошение об отставке, которое Национальное собрание приняло единогласно. На следующий день временным президентом страны делегаты собрания также единогласно избрали Юань Шикая.
Прослужив в хунаньских войсках полгода, Мао теперь решил вернуться к занятиям. Ему надо было завершить формальное образование. Он подал прошение об отставке и был демобилизован. Впечатления от армии остались у него самые хорошие: впервые он жил в достатке. По его собственным словам, он получал очень солидное жалованье: семь серебряных долларов в месяц! Как мы помним, в Дуншаньской начальной школе высшей ступени за пять месяцев обучения, общежитие и пользование библиотекой он заплатил менее одного доллара. У него было много свободного времени, и он вел прямо-таки не пролетарский образ жизни. Он выделялся из общей массы солдат, большинство которых были безграмотными бедняками, пошедшими в армию не из-за революционных принципов, а потому, что им нечего было есть. Гордый и знающий себе цену студент не мог не смотреть на них сверху вниз. «Я тратил два доллара на еду. Кроме того, мне надо было покупать воду, — вспоминал он в беседе с Эдгаром Сноу. — Солдаты должны были носить воду из-за города, но я, будучи [по социальному статусу] студентом, не мог снисходить до этого и покупал ее у разносчиков воды». Интересное откровение вождя трудового народа!
Оставив службу, Мао Цзэдун оказался на перепутье. Он по-прежнему горел желанием учиться, но совершенно не знал, кем хочет стать. Он начал читать печатавшиеся в газетах рекламные объявления о наборе студентов в новые школы. Сначала его внимание привлекла полицейская школа, и он зарегистрировался для поступления в нее. Но вскоре передумал, заинтересовавшись рекламой школы мыловаров. Он зарегистрировался в это учебное заведение. Затем под влиянием приятеля решил стать юристом и зарегистрировался в юридическое училище, потом — в экономическое, а после этого — в коммерческое. Ничего особенного в этом метании не было: Мао был молод и, как многие восемнадцати-девятнадцатилетние юноши, хотел всего достичь сразу. В коммерческом училище, однако, требовалось хорошее знание английского, а у Мао никакой способности к языкам не было. Он и на китайском-то языке, как мы знаем, говорил с сильным хунаньским, даже шаошаньским, акцентом. От этого мягкого цыкающего говора он не сможет избавиться всю жизнь. В итоге, проучившись в коммерческом училище месяц, Мао ушел из него и весной 1912 года поступил в Хунаньскую провинциальную среднюю школу высшей ступени, вскоре переименованную в Первую провинциальную среднюю школу.
Но и здесь долго не задержался. «Я не любил Первую среднюю школу, — вспоминал он. — Ее программа была ограниченной, а порядки ужасные»53. Разочаровавшись в педагогах и школах, Мао решил заняться самообразованием и в течение полугода ежедневно занимался в Хунаньской провинциальной библиотеке. Основное внимание он на этот раз уделял изучению географии, истории и философии Запада. Ведь идеи либерализма, которыми он теперь увлекался под влиянием революционных перемен в стране, пришли в Китай из Европы и Америки вместе с капитализмом. В школах же, которые он посещал, его учили писать сочинения в классической конфуцианской манере, но никаких знаний о зарубежных странах не давали. Впервые в жизни в девятнадцатилетнем возрасте он с удивлением увидел карту мира! С интересом начал он изучать работы, заложившие основы современной западной демократии. Он прочитал знаменитые «Исследование о природе и причинах богатства народов» Адама Смита, «Происхождение видов» Чарлза Дарвина, «О духе законов» Монтескье, а также книги Джона Стюарта Милля и Герберта Спенсера. В библиотеке он нашел и сборники иностранной поэзии, мифы Древней Греции, сочинения по истории и географии России, Америки, Англии, Франции и других стран.
Денег у него уже совсем не было, — отец перестал высылать их. Мао Ичан, понятно, не был доволен тем, что его взрослый сын болтается без дела в городе, меняет школы чуть ли не каждый месяц и при этом требует содержать его. А какому бы отцу это понравилось? Ведь каждый раз, когда Мао регистрировался в новое учебное заведение, он писал отцу, умоляя ненавидимого им «предка» прислать денег, из которых один серебряный доллар шел на уплату регистрационной суммы. Жизнь в Чанше была недешева, особенно для студента, который нигде не работал. Почему же Мао предпочитал сидеть на шее отца вместо того, чтобы где-нибудь подрабатывать? Ведь возможностей заработка, пусть мизерного, в большом городе было много. Жизнь в провинциальной столице кипела. Строились новые дома, прокладывались улицы, развивалась коммерческая деятельность. Ну, предположим, в кули (носильщиком или грузчиком) его бы не взяли. Там всю работу контролировали мафиозные структуры. Но мало ли чем можно было заняться? Наняться домашним учителем в какую-нибудь семью, писать объявления. Мао, однако, ни о чем таком даже не помышлял. Работать ему, как мы уже знаем, не позволяло чувство собственного достоинства. Ведь он был студентом, то есть потенциальным шэньши, интеллигентом, а следовательно, принадлежал к более высокому классу, чем все эти солдаты, крестьяне, кули! Вот уж действительно: из грязи — в князи! Конечно, одного Мао винить в этом отношении к труду нельзя. Его гордыня была, если можно так выразиться, корпоративной: не только Мао, но и другие молодые китайские интеллигенты-разночинцы, получившие пусть даже начальное образование, ощущали свою исключительность в почти поголовно безграмотном обществе. Спустя тридцать лет, вспоминая о своей жизни в Чанше в одном из публичных выступлений перед собратьями по компартии, Мао сам признавал: «В свое время я учился в школе. Там у меня выработалась интеллигентская привычка: мне казалось унизительным выполнять даже самую незначительную физическую работу на глазах у других учащихся-белоручек, хотя бы, например, нести свои собственные вещи. В то время я считал, что чистоплотнее всех на свете интеллигенты, а рабочие и крестьяне — люди погрязнее. Я мог надеть чужое платье, если оно принадлежало интеллигенту: с моей точки зрения, оно было чистым; но я не согласился бы надеть платье рабочего или крестьянина, считая его грязным»54.
Бродя по городским улицам, Мао часто видел кули, строительных рабочих, портовых докеров, мелких бродячих торговцев и прочий несчастный люд. Многочисленные нищие вымаливали гроши у прохожих. Революция никаких перемен этим людям не принесла. Как и прежде, рабочие трудились от зари до зари, на износ, а нищие собирали милостыню. С утра до вечера по улицам сновали носильщики, одетые в жалкие лохмотья, в коротких, чуть ниже колен, штанах и широких рубахах. Очевидец так описывал впечатления от чаншаских носильщиков:
«Мы миновали небольшие открытые магазины… Мимо нас нетвердой походкой шли кули, тащившие на себе тюки с рисом, овощами или даже с огромными брусками или камнями, используемыми для строительства.
Иногда груз, который они несли, был более ценен, чем дерево или камень. Из-за края плетеной бамбуковой корзины, висевшей на конце коромысла, на нас с интересом таращился ребенок, одетый в яркий халатик. Мерно вышагивая, носильщик кричал в толпу, требуя расступиться: „Подвинься немного! Дай пройти!“ Мы долго наблюдали за тем, как какой-то кули, остановившись у крохотной чайной, потягивал горячий чай в то время, как другие глотали дешевый табачный дым из общих трубок. Эти трубки везде таскали торговцы, протягивавшие длинные сочлененные бамбуковые стволы потенциальным курильщикам.
На одной из улиц нам встретилась старая бабушка в подбитом войлоком халате и штанах, взгромоздившаяся на одноколесную повозку. Она, похоже, наслаждалась видами и шумом деловой городской улицы… Сидя довольно непрочно на одной стороне повозки, она сохраняла равновесие благодаря тому, что с другой стороны были приторочены ее дневные покупки, завернутые в яркий кусок материи. Видны были ярко размалеванные коробки с засахаренными фруктами и пара кусков юньнаньской ветчины. Не забыла она купить и маленький белый чайник и длинную трубку»55.
Сострадания к рабочему классу Мао Цзэдун пока не чувствовал. Его более заботили глобальные проблемы национального возрождения Китая. Жизнь без денег, однако, не способствовала философским размышлениям. Отец был неумолим: он обещал финансовую поддержку только в случае, если сын займется каким-то делом. В конце концов Мао решил стать учителем. Он написал отцу и получил и деньги, и благословение. Весной 1913 года он стал студентом только что открытого Четвертого провинциального педагогического училища города Чанши.