Марафон с риском для жизни
Шрифт:
На ее стук никто не отозвался, а прислушавшись, она отчетливо расслышала доносящийся из кабинета крик:
– Ничего мы не будем публиковать! Нам эта «Кассандра» еще за прошлый месяц не заплатила! Они что там, не понимают, что такая статья – это самая натуральная реклама? А за рекламу платить надо, платить!
Толкнув дверь, Надежда решительно вошла в кабинет.
За просторным столом, заваленным толстыми пачками офисной бумаги, засаленными рукописями и пустыми пакетами из «Макдоналдса», она едва разглядела маленького, кругленького мужчину с лысиной, окруженной кудрявой порослью,
Увидев Надежду, он свободной рукой указал ей на стул и снова закричал так, что люстра под потолком его кабинета жалобно зазвенела:
– А мне плевать! Мне глубоко плевать, что у нас с ними старые, проверенные временем отношения! Мне сегодня за аренду платить надо! Понимаешь – сегодня! Так что если «Кассандра» не погасит долги, то никакой статьи не будет! Все!
Мужчина швырнул трубку, причем каким-то чудом она попала на свое законное место, а не на пол. Затем перевел дыхание и поднял глаза на посетительницу:
– Слушаю!
Не успела Надежда Николаевна открыть рот и заговорить, как дверь кабинета распахнулась, и в него ворвался широкоплечий и громоздкий, как двухстворчатый шкаф, мужчина, оснащенный пудовыми кулаками и горящим взором маленьких, глубоко посаженных глаз.
– Ты, скотина рязанская! – завопил «шкаф» с порога. – Я твою лавочку разнесу, так что от нее только щепки полетят! Ты что, паразит мелкий, про меня в своем сортирном листке написал?
– Ты кто такой? – невозмутимо поинтересовался Борис Михайлович. – Пока я тебя не узнаю, мне не ясна причина твоего негодования.
– Ты меня не узнаешь? – завопил «шкаф», еще больше разъяряясь. – Да меня каждый малолетний пацан в этом городе в лицо знает! Да меня каждая собака узнаёт! Да меня…
– Как видишь, – спокойно прервал посетителя Рязанский, – я уже давно не малолетний пацан и тем более не собака, так что узнавать тебя вовсе не обязан.
– Ну ты даешь! – От удивления «шкаф» понизил голос. – Я же Слава Лямзин! Ты чё, правда, что ли, меня не узнал или так, выделываешься?
– Лямзин? – переспросил Борис Михайлович. – Фамилия известная! И чего же ты от меня хочешь, Слава Лямзин?
Надежда Николаевна с интересом уставилась на посетителя: при том, что она совершенно не интересовалась спортом, даже она слышала имя этого знаменитого боксера.
– И чего же ты от меня хочешь? – повторил редактор, насмешливо разглядывая спортсмена.
– Я от тебя хочу, чтобы ты свой помойный листок сожрал! – зарычал боксер, перегибаясь через письменный стол и намереваясь сгрести маленького редактора своей огромной ручищей.
Однако Рязанский с неожиданной ловкостью нырнул под стол и через секунду выскочил оттуда, сжимая в руке ребристый металлический предмет. Надежда Николаевна протерла глаза: в руке редактора была самая настоящая граната-лимонка! До сих пор ей приходилось видеть такое только в кино, однако природный рефлекс сработал на все сто процентов. Не успела Надежда осознать, что происходит, как обнаружила себя сидящей на корточках в углу
– А ну пошел прочь из моего кабинета! – завопил редактор, подняв гранату над головой. – До трех считаю, потом брошу!
И тут Надежда из своего укрытия увидела удивительную метаморфозу, случившуюся с боксером. Его грубое лицо побелело. Лямзин попятился к дверям, в ужасе глядя на редактора и беззвучно шевеля губами. Добравшись до двери, он открыл ее и вылетел в коридор с истошным воплем:
– Псих! Ненормальный! Его в дурдом отправить надо!
Когда тяжелые шаги боксера стихли в конце коридора, Борис Михайлович выбрался из-за стола, закрыл дверь и повернулся к Надежде:
– У вас хорошая реакция. Вы, наверное, журналист? Что-то мне ваше лицо кажется знакомым…
Надежда в ужасе не сводила глаз с гранаты, которую Рязанский держал в руке. Проследив за ее взглядом, редактор усмехнулся:
– Вылезайте, вылезайте! Граната учебная! Специально для таких посетителей держу! Вы не представляете, как она их успокаивает!
Надежда, все еще с опаской поглядывая на гранату, выбралась из-за кресла и спросила:
– Чего он хотел?
– Лямзин-то? – Борис Михайлович усмехнулся. – Вы же слышали, он хотел, чтобы я съел свою газету…
– А почему? Откуда такое странное желание?
– Ну, он ушел не попрощавшись и не объяснив до конца причины своего визита, однако, думаю, что Лямзину не понравилась моя статья в последнем номере. Я там высказался насчет того, что последнее время Лямзин находится не в самой лучшей форме и позволяет себе нарушения режима тренировок… Попросту выражаясь, каждый вечер напивается как свинья…
– А что, это действительно так? – поинтересовалась Надежда.
– Нет, все-таки вы не журналист… – Рязанский с сомнением посмотрел на нее. – Что значит – действительно так? Мне оплатили статью, я написал то, что хотел заказчик, а так это или не так – кому это интересно?
– Ну вы просто как киллер! – ужаснулась Надежда.
– Кстати, вы мне напомнили об одном неотложном деле, – озабоченно проговорил Борис Михайлович и нажал на кнопку селектора: – Анатолий, зайди ко мне! Немедленно!
В коридоре послышались тяжелые шаги, и Надежда Николаевна испуганно подумала, что знаменитый боксер возвращается, чтобы закончить разговор. Однако вместо Лямзина на пороге кабинета появился тот самый охранник, который совсем недавно пропустил Надежду в офис. Правда, внешность секьюрити разительно изменилась. Его довольно-таки невыразительное и бесцветное лицо приобрело новые, весьма яркие краски. Под левым глазом охранника на глазах разрастался и багровел огромный синяк.
Надежда с необъяснимым злорадством представила, как этот синяк к завтрашнему дню станет лиловым, а еще через несколько дней начнет зеленеть и желтеть, и настроение у нее почему-то улучшилось.
– Ты почему, голубь, Лямзина пропустил? – спросил редактор с мягкой, отеческой интонацией, уставившись на вошедшего охранника.
– Так, Борис Михалыч, он же того… – Мужчина невольно потер разгорающийся синяк.
– Он, значит, того, а ты – не того? – передразнил его Рязанский. – А за что же я тебе, Толя, деньги плачу?