Марафон со смертью

Воронин Андрей Николаевич

— Но ты же сам говорил мне, что автобус этот комфортабельный, кажется — «Мерседес», да?

— Ну и что?

— Я выдержу. Меня в автобусах не тошнит.

— Да тебя, я заметил, на рынке тошнит только при одном виде мяса! — Коля злился все больше. — Мне что, напомнить тебе, в каком интересном положении ты сейчас находишься? Если ты сама этого не помнишь? Или, может, твоей маме позвонить, чтобы она тебе слегка мозги вправила, а? Что ты, черт побери, ведешь себя, как маленькая?!

— Наконец-то! — на глаза Наташи уже навернулись слезы. — Говорила

я себе — не спеши беременеть, приглядись сначала к нему, а уж потом думай…

— Что?! Повтори, что ты только что сказала? — Николай почувствовал, как его кулаки сжимаются сами собой — верный признак жуткого бешенства.

Он глубоко вздохнул, закрывая глаза и пытаясь успокоиться.

— Ох, Наташка, типун тебе на язык! Сплюнь быстро через плечо, дура. Как же ты можешь такое произносить-то, а? Ты, мать моего ребенка, которого я уже слышал и чувствовал? Как же тебе не стыдно?

Наташа, более уже не сдерживаясь, разрыдалась, уткнувшись лицом в грудь мужа.

— Ты прости меня и не злись, пожалуйста. Я сама не понимаю, что со мной творится. Я тебя ревную… к первому попавшемуся столбу!

— Глупенькая, — он нежно гладил ее по волосам, — ну о чем ты думаешь, Господи! У нас через месяц должна родиться дочь, я жду не дождусь этого часа, а ты — ревную…

— Прости меня, Коля!

— Да нет уж, это ты меня прости! Думаешь, я не понимаю, как тебе хочется поехать со мной — Италия, море… А города! Одни названия чего стоят — Рим, Венеция… А Ватикан! Ох, Наташа! И я бы очень хотел, чтобы ты поехала со мной. Я бы мог, чтобы никто не догадался, что я выполняю задание, выдать тебя за свою любовницу или компаньоншу на худой лад. Но ты же знаешь, что дело совсем не в этом. Главная наша задача — родить здоровую девочку.

— Конечно, Коля. Прости!

Но Николая уже было не остановить, и теперь он хотел высказать все, что накипело на душе за время этого неприятного выяснения отношений:

— Наташенька, дороги ты бы ни за что не выдержала. Представь себе — двое суток в душном тряском автобусе. Ни душа тебе, ни еды нормальной… Впрочем, ладно, что я буду объяснять — сама все понимаешь… Зато какие я тебе подарки привезу — закачаешься!

— Правда? — она подняла на него свои заплаканные глаза, и парня просто-таки пронзил прилив нежности и любви к этой девчонке:

— Нет, пожалуй, не привезу. Пожалею тебе купить и фрукты, и джинсы, и сумочку… Такую, как ты хотела, помнишь? Пожалею. И так обойдешься.

— Жмот несчастный! — она шутливо ударила мужа кулачком в грудь. — Родной жене, которая на сносях, — и он пожалеет несчастную сотню-другую долларов! Ну, смотри, домой можешь после этого не возвращаться, прощения тебе уже не будет.

Коля нежно поцеловал ее заплаканные глаза и теплые мягкие губы:

— Быстро вытирай слезы. Тебе сейчас нельзя расстраиваться и плакать.

Она послушно кивнула, вытащила из кармана халатика носовой платок, и теперь на ее лице появилась улыбка — тихая, счастливая и даже какая-то загадочная:

— Коль, а если, пока ты будешь ездить по

своим дурацким Италиям…

— Ты что это, а? Ты мне это брось! Вот придумала! Тебе еще месяц носить, а мне двух недель туда-сюда достаточно будет. И вообще, ты что, хочешь лишить меня возможности подежурить под окнами роддома? Первому поздравить тебя, подарить цветы? Забрать вас обеих оттуда, в конце концов? Что ты еще придумала?

Коля даже испугался — черт их разберет, этих женщин, когда они говорят серьезно, когда играют и подкалывают, а когда элементарно пробалтываются, случайно выдавая свои предчувствия.

И теперь, когда Наташа вдруг заговорила о родах раньше назначенного врачом срока, Коля действительно всерьез разволновался. А вдруг она и впрямь что-то чувствует? У нее же с ребенком связь-то самая непосредственная.

— Слушай, Наташа, а может, ты сейчас чувствуешь что-то такое… Ну, не так, как обычно, а? Может, давай к врачу съездим — пусть посмотрит, проверит. Шутить в такой ситуации не стоит, нужно быть очень осторожными…

Николай очень ждал дня ее родов.

Он часто представлял себе, как это все произойдет.

Почему-то он был уверен, что схватки у нее начнутся ночью или поздним-поздним вечером. Наташка будет лежать в постели вся такая несчастная, обессиленная, а он трясущимися руками будет набирать телефон «Скорой», встречать врачей у подъезда, а затем, когда они скажут, что пришло время рожать, будет умолять взять его с собой — до больницы.

Он мечтал о том дне, когда будет держать на руках, напрягая от страха свои накачанные мышцы, конвертик с маленьким, сморщенным, любимым существом…

И поэтому теперь, вдруг услышав от Наташи эти странные слова, он по-настоящему испугался — неужели она вправду уже добралась рожать? Неужели есть риск, что она не доносит до назначенного срока? Неужели дочь может появиться на свет, когда он будет в Италии?

Он смотрел в глаза жене с такой тревогой, — что Наташка даже рассмеялась:

— Да нет, Коля, я пошутила. Просто мне хочется, чтобы ты был рядом со мной, когда придет время…

— И я очень хочу. И у нас все так и будет, — он говорил очень уверенно, чтобы успокоить и ее, и себя, и даже положил руки ей на плечи, передавая жене тепло своего тела и свою уверенность. — Не волнуйся, я очень быстро вернусь. Но мне нужно ехать — заканчивается сезон шоп-туров в Италию, и тогда мой проект может отложиться на черт знает какой срок.

— Я же понимаю…

— Правда?

— Правда.

— Тогда, Наташа, давай собирать вещи — я выезжаю послезавтра ночью…

* * *

Банда вернулся с работы, как обычно, около половины седьмого, но Алины дома еще не было. С Никиткой играла Настасья Тимофеевна, которая при появлении Александра тут же бросилась на кухню разогревать ужин, оставив ребенка на попечение отца.

— Мама, Алина не звонила? Где она задерживается, не знаете? — Сашка не то чтобы встревожился — просто обычно в это время жена уже возвращалась домой.