Мари в вышине
Шрифт:
Я-то по крайней мере крепко стою ногами на земле, осознаю, что существует окружающий мир и человеческая низость, и могу с ними разобраться именно потому, что сознаю это. Я в этом родился и вырос. Я знаю, что это, как действует, как с этим справиться – если справиться возможно. Мари – ну вот, я уже называю ее Мари – не сознает опасности, она рискует каждый день, просто потому, что не сознает опасности. К счастью, имеются такие люди, как я, чтобы защищать таких людей, как она.
Я уехал немного обозленный, потому что представления не имел, что это за тип крутится вокруг нее и с чего она готовит ему всякие вкусности. Подумать только, я своими руками чистил яблоки для пирога, который они съедят вдвоем, наедине. Не знаю, станет ли и ему вскоре
6
7
Какой кретин! Нет, ну какой кретин! Как же мне действуют на нервы эти типы, которые являются из города с видом великих умников, в твердой уверенности, что они все про все знают, и считают вас деревенщиной, безграмотной и беспомощной. Я ему сколько раз повторяла, что сумею себя защитить и не боюсь. Так нет же, ему понадобилось удостовериться. Тем хуже для него. Он меня напугал, вот пусть и расплачивается за свои дебильные придумки. Не думаю, что еще раз о нем услышу. А я-то начала считать его привлекательным.
Я подбираю раненых зверушек, бабуля. Что до рода человеческого, я притягиваю больных.
8
Я кретин! Настоящий! Чемпион среди кретинов!
Лучше б я туда не ездил, лучше б я даже с кровати в тот день не вставал, может, тогда эта дикая идея не пришла бы мне в голову. Так нет же, я уперся, вбил себе в голову, что должен сам проверить, прав я или неправ. Прошла уже неделя, как я видел Мари в последний раз, оставив ее с горой мускулов и яблочным пирогом и увозя с собой свои пляшущие нейроны. Меня преследовала мысль, что она там совсем одна. Дурные предчувствия. Мои дурацкие стереотипы. А ведь следовало бы поостеречься, с фермершей я уже дал маху, но тем крепче, ничтоже сумняшеся, я цеплялся за остальные, в полной уверенности в себе.
Я поднялся к Верхолесью после полудня. Оставил машину ниже фермы и пошел через поля. Если б она меня заметила, я мог бы сослаться на то, что приехал осмотреть окрестности – для расследования. Издалека я увидел, как она вышла из сыроварни и скрылась в доме. Скоро наступит время дойки, сейчас она наверняка пьет кофе, прежде чем приняться за дело.
Я дошел до угла здания. Альберт лежал перед дверью. Про него я совсем забыл. Но учитывая, сколько я его гладил и ублажал, он вроде должен считать меня своим. Послушный пес: стоило скомандовать ему «лежать», как он все исполнил. Дверь оставалась приоткрытой, и слышно было, как по радио передают четырехчасовые новости. Она была на кухне, сидела за столом спиной ко мне, держа кофе одной рукой и листая местную газету другой. Я слегка заколебался, но, в конце-то концов, я же не хотел ей ничего плохого, только заставить взглянуть в лицо реальности. Кто угодно мог зайти к ней и наброситься. Что я и проделал.
Правая рука зажимает рот, левая перекинута через плечо, чтобы не дать ей шевельнуться.
Что произошло затем, я не очень понял.
– Позвольте мне объяснить… – сделал я попытку.
В ответ она еще больше вывернула мне руку. Я заорал, но она не ослабила хватку. Я видел, как она что-то нашаривала в заднем кармане, потом почувствовал, как мне связывают руки за спиной. Затем она поочередно надавила на каждое мое колено, заставив ноги непроизвольно согнуться, и приторочила их к моим рукам. А потом отстранилась, запыхавшись.
– Я не хотел вам сделать ничего плохого, – повторил я попытку.
– Правда? А с какой стати вы вот так заходите к людям и кидаетесь на них без предупреждения? Чтобы сказать «здрасте»?
– Чтобы показать вам, что кто угодно может к вам войти. Что вы не в безопасности.
– Действительно, достаточно глянуть на вас. И что мне теперь делать? Вызвать жандармов?
Даже не смешно…
Мне было бы трудно оправдаться в глазах коллег.
Какой идиот! Ну откуда мне было знать, что у нее черный пояс по карате, или айкидо, или самбо, или еще чему-то такому… Наверно, это единственное ее стоящее воспоминание о Японии.
И тут она разоралась:
– Я жила себе спокойно, пока вы не явились из вашего города со своими дурацкими рассуждениями о преступности, риске, агрессии и уж не знаю о чем еще. Вы что, не можете оставить людей в покое? Я же сказала вам, что сумею себя защитить. Нет же, вы, городские, вы все знаете лучше всех.
Она была в такой ярости, что я решил не усугублять. Просто заткнулся в ожидании, пока гроза минует. Ведь по сути я оказался не прав. Она могла себя защитить. Без всякого сомнения. Кстати, я попался, как сосунок. Двадцать лет в жандармерии, и вот крошечная девица весом в сорок пять кило швыряет меня на пол, не дав и пикнуть. Я так хотел доказать ей обратное, что даже не задумался, что делаю, как сильно могу напугать. Это себе я хотел доказать, что могу быть опорой и защитой. А вместо этого выяснилось, что я жалкий тип, бесполезный и злобный. Уже тридцать лет я ношу эту шкуру, что могло измениться сегодня?
Я попросил ее развязать меня, извиняясь и заверяя, что урок усвоен. Она бросила на меня мрачный взгляд, допивая кофе. Он наверняка еще не остыл, настолько быстро меня стреножили и лишили возможности причинить какой-либо вред, заставив принять довольно унизительную позу. И тут я проникся горячей надеждой, что никому не придет в голову дурная мысль навестить ее. Особенно той горе мускулов с добрыми глазами.
– Прав был дедушка. Всегда держи при себе швейцарский нож и моток веревки. А теперь меня ждут мои коровы.
После чего она ушла, оставив меня лежать посреди кухни. Так тебе и надо, дурак несчастный! Тем более что теперь я был в курсе, сколько длится полный цикл дойки. По меньшей мере два часа. Напрасно я дергался, она умела затягивать узлы очень крепко. Я даже не мог повернуться на бок.
Тогда я решил, что подожду и подумаю о своей жизни и о том, что должен в ней изменить, чтобы стать похожим на того «добра молодца» и производить на других столь же благоприятное впечатление. Что до мускулов, тут у меня все в порядке, а вот над мягкостью придется поработать.
Наверно, я на какой-то момент отключился, потому что, открыв глаза, обнаружил, что из уголка рта стекает нитка слюны. А главное, прямо передо мной стояла маленькая девочка и смотрела на меня, не говоря ни слова.
– Здравствуй, как тебя зовут? – рискнул заговорить я, видя в ней возможное освобождение от пут.
Никакого ответа. Она продолжала разглядывать меня, как будто решила заучить наизусть. Я поступил так же. Около четырех лет, в простых джинсах, светло-розовой майке и вязаной кофте. Круглое личико и пухлые щеки, усыпанные пятнышками веснушек. Большие зеленые глаза, маленький вздернутый носик. И два чудесных хвостика над ушами.