Марикита
Шрифт:
Дело в том, что господин де Фловиль обещал побывать на свадьбах Авроры и Флор, а госпожа Мелани даже прикидывала, какие платья захватит с собой в Париж, чтобы блистать в них на обеих церемониях. Одно лишь омрачало ее радость: с нее взяли обещание, что вместе со своими дорожными сундуками она привезет и своего дражайшего супруга мэтра Амбруаза.
Распрощавшись с восторженной Мелани, Аврора сказала своему жениху:
– Это, конечно, замечательно – чувствовать, что все вокруг тебя любят и что это из-за вас, мой Анри! Но только что с нами будет, если каждый встречный станет домогаться вашей дружбы?
– Я дарю
– А что за добро вы сделали этим людям? – спросил Шаверни.
– Вы хотите сказать, что они для меня сделали? Губернатор предоставил мне дом, лошадей, кредит, а эта горожанка, которую вы только что видели… У нее возвышенная душа, она подарила мне свое сердце. Прекрасный подарок, не правда ли?
Маленькая кавалькада быстро продвигалась вперед: еще один день, еще несколько часов – и Лагардер счастливым и гордым вернется в Париж, который оставил когда-то в унынии и отчаянии.
Вдруг Аврора де Невер громко вскрикнула от радости: вдали показался величественный силуэт Собора Парижской богоматери. Торжественно зазвучали колокола, как бы приветствуя путников. Пожалуй, только их перезвон и ознаменовал возвращение в столицу тех, кто столько страдал и так любил.
VIII
АУДИЕНЦИЯ В ПАЛЕ-РОЯЛЕ
У регента Франции была короткая память, и о тех, кто на некоторое время удалялся от двора, он с легкостью забывал. Он спокойно позволил бы своим лучшим друзьям поседеть в каменных мешках Бастилии, если бы ему своевременно не напомнили, что их посадили туда всего на неделю в наказание за какую-то мелкую провинность. Но когда друзья были возвращены ко двору, он стремился загладить свою забывчивость многочисленными благодеяниями.
Таким образом, имена герцогини де Невер, ее дочери и Лагардера давным-давно изгладились из его памяти, поэтому неудивительно, что его высочество очень удивился, когда однажды вечером какой-то незнакомец, сумевший обмануть бдительность дворцовой стражи, с удивительным хладнокровием подал ему конверт, скрепленный печатью с гербом Невера.
Филипп Орлеанский сперва отпрянул, подав знак командиру охраны, но, когда гвардейцы приблизились к экзотического вида гонцу, собираясь вышвырнуть его вон, принц внезапно узнал герб покойного герцога и приказал солдатам удалиться. Затем он быстро взломал черные восковые печати.
Было около десяти часов вечера, и регент находился в превосходном настроении. Он как раз собирался сесть в карету, чтобы отправиться в Сен-Клу. Госпожа де Тенсен вместе с кардиналом Дюбуа затеяли там возрождение некоего старинного праздника – как в угоду его королевскому величеству, так и для собственного удовольствия.
Мы не станем задерживаться на описании тех оргий, которые должны были состояться в окрестностях Парижа. Помимо госпожи де Тенсен и кардинала, в празднествах хотели принять участие многие придворные дамы, причем самые красивые, молодые и доступные. Для особой пикантности в Сен-Клу обещали доставить с завязанными глазами нескольких воспитанниц пансиона мадемуазель Филтон. Нечего и говорить, что галантные кавалеры ожидались на празднике не в меньшем количестве.
Филипп Орлеанский предвкушал нынче ночью многочисленные забавы, так что немудрено, что он пребывал
Тот был без шпаги. Почтительно сняв берет, он звонким голосом произнес:
– Госпожа де Гонзага-Невер поручила мне передать это письмо в собственные руки вашего высочества!
Кардинал Дюбуа поспешил вмешаться.
– Что надо этому наглецу?! – крикнул он.
– Выполнить полученный приказ, – ответил посланец. – Моя миссия окончена, монсеньор, позвольте пожелать вам всего хорошего.
Он отвесил поклон, надел берет на голову и, повернувшись на каблуках, собрался уходить.
– Разрази меня гром! – воскликнул регент, которого немало веселили оригинальные манеры незнакомца. – Ты мог бы, по меньшей мере, подождать нашего ответа, дружище.
– Здесь не может быть ответа, монсеньор. Я прочел это письмо раньше вас.
Филипп Орлеанский пристально уставился на собеседника и, внезапно улыбнувшись, сказал:
– Господин де Лагардер, ваша привычка переодеваться и неожиданно появляться невесть откуда весьма утомительна, ей-богу! В данном случае не было ни малейшей необходимости маскироваться, чтобы добраться до нас: вам стоило только назваться – и вас немедленно провели бы ко мне!
К великому удивлению придворных, человек, к которому обратился регент Франции, нимало не заботясь об этикете, разразился раскатистым смехом.
– Я – Лагардер?! – воскликнул он. – Ваше высочество мне льстит, но – прошу меня простить – заблуждается, ибо между мной и графом такое же расстояние, как между регентом Франции и лейтенантом его гвардии… Меня зовут Антонио Лаго, я из страны басков и приехал сюда прямо из Байонны. И если господин де Лагардер и дал мне прочитать это письмо в присутствии госпожи де Невер и мадемуазель Авроры, то лишь для того, чтобы я мог повторить его слово в слово вашему высочеству, если само послание до вас не дойдет.
– Черт возьми!.. Ты, дружище, кажешься мне храбрым малым… Не скажешь ли ты нам, как тебе удалось заслужить доверие этих людей?
– Если ваше высочество желает это знать, ему лучше обратиться к господину маршалу де Бервику или к господину де Конти, которые, вероятно, уже вернулись из Испании. Я надеюсь, они помнят имена тех, кто состоял в отряде Лагардера.
Филипп Орлеанский потер себе лоб.
– Отряд Лагардера? – пробормотал он. – Это что же, какой-то новый отряд?..
Затянувшаяся беседа была не по вкусу Дюбуа: он приблизился к своему повелителю и прошептал ему на ухо:
– Нас ждут в Сен-Клу, монсеньор.
– А!.. Я чуть было не забыл, – сказал регент. – Что касается тебя, – добавил он, поворачиваясь к Лаго, – то приходи вновь, когда захочешь стать сержантом в нашей гвардии.
– Премного благодарен, – ответил баск. – Я не стану ни сержантом, если позволите, ни чем другим. Я предан господину Лагардеру, который волен сделать из меня все, что ему будет угодно.
Чело Филиппа омрачилось.
– Господин де Лагардер – счастливый человек, если ему так преданы, – произнес он вполголоса. – Но не в моей свите следует искать подобных людей… – И, повернувшись к кардиналу, добавил, силясь рассмеяться: – Вот человек, который, как и ты, не стесняется говорить правду в глаза, но который ничего не просит и не хочет ничего принимать в дар… И что-то я начинаю бояться, как бы он не стал кардиналом!..