Марина Цветаева: беззаконная комета
Шрифт:
Тем более что потрясение оказалось взаимным. В сонете самой Парно к читаем:
Гляжу на пепел и огонь кудрей, На руки, королевских рук щедрей, – И красок нету на моей палитре! Ты, проходящая к своей судьбе! Где всходит солнце, равное тебе? Где Гёте твой и где твой Лже-Димитрий?Существенный блик бросает на саму возможность этой любви атмосфера предвоенной России.
Не случайно часть российской интеллигенции восприняла начало военных действий осенью 1914 года как «очищающую бурю». Понятие греховного в начале 1910-х годов крайне ослаблено, его границы – смещены. То было время, когда,
Софья Парнок. 1912 г.
После того как в 1983 году в Соединенных Штатах Америки появилась книга, посвященная этому эпизоду цветаевской биографии («Незакатные оны дни» С. В. Поляковой), более десятка доброхотов по обе стороны океана бросились на тему с энтузиазмом, характеризующим и их авторов, и нынешнее время, столь охочее до «клубнички». Дело усугубилось почти нескрываемой неприязнью Поляковой к Марине Цветаевой. Автор книги не погнушался натяжками, умолчаниями, сомнительной аргументацией, проложив дорогу невероятному изобилию домыслов. Новых фактов ни у кого не нашлось, им и неоткуда было появиться, но теперь уже, кроме Парнок, называют еще и еще женские имена; клубок по сей день продолжает раскручиваться – на потребу всем, кто рад случаю вытащить на свет божий недавно запретную тему.
Отношения подруг растянулись почти на полтора года. Марина, тем не менее, не ушла из семьи: Сергей оставался для нее человеком, с которым она не просто считалась, но ощущала себя сердечно связанной на всю жизнь. Попервоначалу Эфрон шутил, что охотно вызвал бы Парнок на дуэль за ее отношение к Марине, не будь она женщиной. Позже шутить он уже перестал.
Цикл «Ошибка» добросовестнее любых комментаторов свидетельствует о том, насколько непростым было для Цветаевой происходящее; помимо восхищения, ее не оставляло ни на минуту сострадание к «трагической леди», как названа была Софья Парнок в первом же стихотворении цикла.
Софья Парнок
Резкий кризис отношений обозначен в цветаевских стихах конца апреля – начала мая 1915 года. Читатель найдет здесь немало открыто бунтующих строк: «Зачем тебе, зачем / Моя душа спартанского ребенка?!», «Этот рот до поцелуя / Твоего – был юн!», «Но твоя душа мне встала / Поперек души!» и даже: «Счастлив, кто тебя не встретил / На своем пути!» Наконец, прямой взрыв в стихотворении:
Вспомяните: всех голов мне дороже Волосок один с моей головы. И идите себе! – Вы тоже, И Вы тоже, и Вы… Разлюбите меня, – все разлюбите! Стерегите не меня поутру! Чтоб могла яОднако окончен был цикл, но еще несколько месяцев теплилась сердечная привязанность…
Первой Марина никогда не уходит. Окончательный разрыв между подругами произойдет только после их совместной поездки в Петроград зимой 1915–1916 годов – и по инициативе Парнок. Вспоминая об этом позже, Цветаева назовет переживания тех дней своей первой жизненной катастрофой. Еще до того, летом, в письме кЛиле Эфрон Марина признавалась: «Сережу я люблю на всю жизнь, он мне родной, никогда и никуда от него не уйду. Пишу ему то каждый, то – через день (Эфрон в эти месяцы еще в санитарном поезде. – И. К.), он знает всю мою жизнь, только о самом грустном я стараюсь писать реже. На сердце – вечная тяжесть. С ней засыпаю и просыпаюсь. Соня – меня очень любит, и я ее люблю – и это вечно, и от нее я не смогу уйти. Разорванность от дней, которые надо делить, сердце всё совмещает».
Замечательный штрих: в дни кризиса в отношениях между подругами, весной 1915 года, той же Лиле Сергей пишет письмо. Он просит сестру проследить за устройством дочери Али в Коктебеле, помочь Марине найти хорошую няню, потому что сама Марина, как он пишет, «в этом ничего не понимает». И здесь же: «Для Марины, я это знаю очень хорошо, Аля единственная настоящая радость… Только будь с Мариной поосторожней – она совсем больна сейчас…»
Он заботлив и нежен несмотря ни на что…
Переписка Цветаевой и Парнок не сохранилась; совсем мало подробностей оставили записи самой Марины об этой дружбе-любви. Вот почему о таком важном эпизоде биографии Цветаевой не удается рассказать обстоятельнее. Но не существует никаких серьезных оснований считать отношение Марины к Парнок после их разрыва озлобленным, как это утверждала Полякова, и об этом свидетельствует цветаевское стихотворение 1916 года «В оны дни ты мне была как мать…» с такими нежными строками: «Не смущать тебя пришла, прощай, / Только платья поцелую край…»
Цветаевой придется еще не однажды расставаться с любимыми, но это расставание выделяется среди других. Цветаева не разочаровалась в Парнок так, как чаще всего она разочаровывалась в любовных отношениях с мужчинами, когда вдруг отчетливо ощущала их «потолок», «стену». Она не усомнилась ни в способности к любви, ни в человеческих достоинствах подруги. В случае с Парнок было иное, а может быть, и целый букет иного… В записных книжках Марины немало отрывочных строк «на тему». Вот один из примеров: «…не люблю женской любви, здесь преступлены какие-то пределы, – Сафо – да – но это затеряно в веках и Сафо – одна. Нет, пусть лучше – исступленная дружба, обожествление души друг друга – и у каждой по любовнику».
В начале тридцатых годов Цветаева написала «Письмо к Амазонке», адресованное писательнице Натали Клиффорд Барни, американке, жившей долгие годы в Париже. «Письмо» осталось тогда неопубликованным, хотя предназначалось, видимо, для печати. Внешне оно было откликом на книгу Барни «Мысли амазонки». Но более реальным поводом создания «Письма» можно считать известие о смерти Софьи Парнок, умершей в России в 1932 году.
Письмо предоставляет возможность узнать, что называется из первых рук, мысли Цветаевой о любви двух женщин друг к другу – хотя и это нелегко из-за цветаевской не слишком прозрачной стилистики.
Читатель найдет здесь дифирамбы дарам, отпущенным природой женщине: таланту любви, нежной и глубокой натуре, редкостно способной к пониманию другого человека…
Что происходит с той, которая вдруг «сбивается с пути»? – размышляет здесь Цветаева. Ее ответ: «это сети души». «Попадая в объятия старшей подруги, она попадает не в сети природы, не в сети возлюбленной, которую слишком часто считают обольстительницей, охотницей, хищницей и даже вампиром, тогда как почти всегда она – лишь горестное и благородное существо…» Настоящая трагедия такой связи заключена, по Цветаевой, прежде всего в том, что она исключает рождение ребенка.
Ребенок! Это самая неожиданная тема в «Письме», центральная тема, в очередной раз обнаруживающая в Цветаевой сильнейшее материнское начало, которое всегда присутствует в ее любовном чувстве – как и в ее любовных стихах! Поначалу кажется, что тут она говорит не о себе – ведь уже существовала на свете ее горячо любимая Аля-Ариадна! Но Цветаева говорит не о ребенке вообще, а о ребенке от любимого человека. «Маленькая ты» или «маленький ты» – вот, утверждает она, сильнейшая тоска любящего сердца…