Марьинская Аномалия

Бахрошин Николай

Когда Трошкин приказал ей следить за приезжим экстрасенсом, она восприняла это задание как легкое. Мало ли перевидала она подобных чудаков, специалистов по запудриванию мозгов. В том числе и себе. Себе – в первую очередь.

Ну следила. Ну и что?

Ничего. Настолько ничего, что даже страшно. Неуютно как-то. Словно провал. Словно взяли и стерли кусок памяти. Ерунда, конечно, разве такое возможно? Никак не возможно, уж кому знать, как не ей.

Сидя на жесткой откидной скамейке в салоне вертолета, Аня пыталась взять себя в руки и сосредоточиться. Это у нее не получалось. Перед глазами лишь отчетливо возникали огромная фигура и красивое, мужественное лицо с детскими голубыми глазами. Она сосредоточенно пыталась вспомнить, где она видела этого человека. Вспомнить не удавалось. Только было стойкое ощущение, словно она потеряла что-то важное и очень хорошее.

Отвернувшись от руководства, старший лейтенант смотрела через иллюминатор на землю. С высоты все казалось игрушечным. Блестела на солнце извилистая лента речки Марьи, домики села Оладушкино смотрелись сверху как спичечные коробки. Церковь на окраине села, поля, лес. Вон сразу за деревней полетел над лесом Змей Горыныч, лениво махая крыльями, как голубь, обожравшийся на помойке…

Стоп! Какой Змей Горыныч? Аня вздрогнула и на миг закрыла глаза. Потом осторожно открыла.

Ерунда, конечно. Померещилось. Нервы. В отпуск ей пора, вот что. На Черное море, на белый песок, под горячее солнце юга. Две недели назад, на рынке, она и купальник видела подходящий. Дорогой, правда, но стильный, как будто фирменный. Продавец еще скидку обещал. Лично ей.

Через полчаса они прилетели. Вертолеты приземлились на тайном военном аэродроме, о существовании которого в области мало кто знал, но все догадывались.

Спецназовцы быстро выгрузились и удалились, громко топая тяжелыми ботинками по бетонным плитам.

На взлетной полосе остались только высокое начальство и Трошкин с Аней.

Генерал-майор Кабзюк, человек в органах известный, легендарный диверсант-разведчик времен «холодной войны», топтался на бетоне и оглядывался вокруг с видом маленького ребенка, уснувшего дома, а проснувшегося в дремучем лесу. Странный взгляд для сурового генерал-майора государственной безопасности. Нехарактерный. На лице у него было написано искреннее непонимание того, что он тут делает и что тут вообще происходит.

Подполковник Черный, его референт, тоже не понимал. Но по его лицу было видно, что он поймет и сделает выводы. Со всеми вытекающими последствиями. Для многих. А для здесь присутствующих – в первую очередь. Где, значит, вакантная должность начальника районного отделения? В Нарьян-Маре? Хороший климат, бодрящий, холодильник можно с собой не везти…

Ушлют куда-нибудь, как пить дать ушлют к черту на кулички охранять от врагов внешних и внутренних берега Северного Ледовитого океана, обреченно думал Трошкин. Что, собственно, случилось и почему его должны услать куда подальше, Трошкин тоже не понимал. Но от этого было не легче. Еще хуже. Как туман в голове.

Это неудивительно. От себя могу добавить, что любой гипервнушитель побочным действием все-таки обладает. Что бы ни говорили о гуманности этого вида оружия, чувствуешь себя после него как пыльным мешком по голове получил.

Когда Добрыня приказал им всем убираться и все забыть, забыли они не все. Только главное. Какие-то обрывки все равно остаются в памяти. Это как заноза в пальце: найти не можешь, но постоянно ею обо что-то цепляешься. По себе знаю.

Генерал Кабзюк сделал три шага вперед и три назад. Опять задумчиво остановился, сосредоточенно разглядывая пыльные бетонные плиты аэродрома. Подполковник тоже внимательно изучил бетонный рисунок.

Майор Трошкин пристроился за ними понурой тенью. Его лицо, обычно круглое и улыбающееся, уже осунулось и потемнело.

Неожиданно запиликал мобильный телефон. Подполковник вынул трубку из кармана, нажал на кнопку, несколько секунд послушал и передал ее генералу. Тот слушал долго, отвечая собеседнику односложным хмыканьем. Когда кончил слушать и передал трубку подполковнику, его уже было не узнать. Он снова стал похож на собственные портреты.

– Ну, девочки-мальчики, кончай ночевать, – сказал генерал. – Американского шпиона поймали. Работал в Марьинске под видом бомжа Петровича. Несколько лет уже работал. Закопался так, что не откопаешь. Матерый волчара. Так что отличились твои люди, Трошкин. Готовь дырку для очередной звездочки.

Генерал неторопливо, с удовольствием, достал импортную сигарету. Размял ее в пальцах, как солдатскую папиросу. Полковник чиркнул зажигалкой, заботливо прикрыв огонек от ветра.

– Да, сотрудницу не забудь отметить. Хорошие у тебя сотрудники. И сотрудницы.

Он уже улыбался. В его взгляде Аня с удовольствием уловила нормальный интерес не старого еще мужчины к красивой девушке.

Подполковник Черный тоже посмотрел на нее с лукавинкой. Трошкин поддернул пиджак, как китель, и приосанился.

Аня кокетливо поправила спутавшиеся пряди волос. Улыбнулась начальству. А почему бы и нет? Генерал еще вполне ничего, мужчина весь из себя представительный. В конце концов, сколько можно мотаться по захолустным райотделам. Не девочка уже, третий десяток на исходе.

Только что она такое забыла? Сон, может, хороший приснился?

* * *

– Кончай, – сказал мастер Михалыч и нарисовал рукой в воздухе круг. Глуши станок значит, рабочий день кончился. Для выразительности прибавил длинное матерное ругательство.

За шумом станка рабочий Сидор Сидоркин, он же космический пират Упырь В, его не слышал, но понял его основную мысль, понял и матерное ругательство, которое Михалыч добавлял всегда. Покивал головой, мол, сейчас доделаю и кончаю.

Толстяк-мастер еще раз выругался, сплюнул вниз, попал в ботинок. Пришлось нагибаться и вытирать ботинок древесной стружкой. Михалыч постоял еще немного, пожал плечами и пошел в раздевалку. Странный он, этот Сидоркин, ему как человеку говоришь, рабочии день кончился, а он – доделаю, мол. Непонятно это. Малахольный, наверное. И почему хорошие работники всегда малахольные, думал Михалыч.

Упырь В, он же рабочий-станочник марьинской лесопилки Сидор Сидоркин, наконец допилил бревно и выключил станок. Сразу стало тихо. В цеху уже никого не было. Вкусно пахло свежими досками и сосновой смолой. Ему нравился этот запах. Ему здесь все нравилось. Понятная, неспешная жизнь. Сколько лет, покинув родную ветку, он мотается как заведенный по космосу, устает, как лютый зверь орг во время случки, а зачем? Пожить бы здесь два-три года, отдохнуть душой…

В раздевалке, наоборот, было оживленно. Рабочий народ гоношил на бутылку. Михалыч, который бросил пить четыре с половиной дня назад, косился на них неодобрительно, сопел, кряхтел, но ничего не говорил. А что тут скажешь? Смена закончилась, имеют право. Самого пять дней назад тащили до дома втроем и по дороге два раза теряли.