Мария-Антуанетта
Шрифт:
Аделаида, как, впрочем, и герцог де Круа, по большому счету терпеть не могли «Австриячку» и даже строили планы против нее. Пользуясь отсутствием опыта у дофина и ленью дофины, что она считала несомненным изъяном в характере, Аделаида надеялась взять над ними опекунство и тем самым захватить власть. «Принцессы так искренни и целомудренны; это настоящее счастье для вас; и я надеюсь, вы завоюете их дружбу», — говорила Мария-Терезия дочери еще до свадьбы. Слушая мать, дофина следовала ее наставлениям. Лишенная материнского тепла, она полностью отдалась во власть своих новых тетушек. Она без всякого внутреннего сопротивления поддалась их власти: сколько доверия видела она в их невинных глазах, сколько лживой добродетели. Само собой, тетушки не терпели вокруг себя никаких скандалов, но зато сами не пропускали ни одной придворной интриги и им принадлежало авторство наиболее грязных. Мария-Антуанетта этого не знала; она даже не догадывалась, что именно Аделаида окрестила ее Австриячкой. Дофина получила ключи от апартаментов тетушек и проводила
18 сентября Мария-Антуанетта примчалась к ним и выпалила, что ее супруг пообещал послезавтра посетить ее спальню. Все произошло в присутствии надменной госпожи де Нарбон, фрейлины мадам Аделаиды. Через несколько часов весь Версаль был осведомлен о намерениях молодого принца. Возможно, он сам и не узнал бы о том, что стал героем дня, если бы мадам Аделаида не захотела сделать ему «наставления». Он так испугался, что попросту забыл о своем обещании дофине. Три недели спустя принц снова решился посетить спальню своей жены, которая опять же поспешила сообщить радостную новость тетушкам. На этот раз все повторилось точь-в-точь. К счастью, решил вмешаться Мерси. Он объяснил принцессе, что не стоит кричать всем и вся об отношениях со своим супругом. Вынужденная все рассказать послу, Мария-Антуанетта призналась: «Было очень неосторожно довериться в этом вопросе мадам де Нарбон. Но разве могла я подумать, что дамы окажутся настолько болтливыми и бесцеремонными, что станут публично рассказывать такие личные вещи?». Она ни на минуту не могла себе представить, что ее тетушки настолько неделикатны. Тем не менее дофина продолжала общаться с ними и внимать их советам.
«Эти дамы благодаря своему воспитанию весьма скромны и лишены всего, что могло бы понравиться, но они очень хотят, чтобы мадам дофина во всем была похожа на них самих», — с огорчением отмечал Мерси. В разговоре с ними Мария-Антуанетта жалуется, что ей приходится присутствовать на всех приемах при дворе, как того требует этикет. Какая находка для принцесс! Якобы сочувствуя ее лени, они предлагают заменить ее, хотя это и противоречит этикету, который гласит, что при отсутствии королевы все ее обязанности выполняет дофина. Тетушки празднуют победу, тогда как дофина думает, что избавилась от тяжкой обязанности. Они не упускают момента бросить тень на молодую принцессу. Так, когда дофина узнает, что Парижское и Лангедокское представительства вскоре приедут, чтобы выказать свое почтение королевской семье, она спрашивает тетушек, как ей следует ответить. Они, оказавшись в пикантной ситуации, не нашли подобающего совета. При всем хорошем отношении к Марии-Антуанетте дамы не смогли выдавить из себя ни единого словечка. Однако аббат Вермон, как всегда, начеку. С его помощью она подготовила очаровательную ответную речь, которая очень поправилась представителям Парижа и Лангедока. Тем не менее, по словам тетушек, принцесса выглядела как избалованный, капризный и скучающий ребенок.
В Версале, куда двор вернулся 31 августа, дни снова потекли медленно и обычный распорядок снова воцарился в жизни дофины. «Встаю в десять, иногда в девять часов, одевшись, я читаю утреннюю молитву, затем завтракаю и иду к тетушкам, где обычно встречаюсь с королем, — писала Мария-Антуанетта своей матери. Это длится до половины одиннадцатого; в одиннадцать ко мне приходит парикмахер. В полдень иду к себе, и все, кто хочет, могут войти туда. Я привожу себя в порядок, умываюсь перед этими людьми, затем мужчины выходят, а женщины остаются, и я одеваюсь при них. В полдень месса. Если король в Версале, я иду с ним, моим мужем и тетушками к мессе; если его нет, иду вместе с дофином, и всегда в одно и то же время. После мессы мы обедаем вдвоем перед всеми придворными, но это длится лишь до половины второго, так как мы оба едим очень быстро. Потом я иду к дофину или, если у него много дел, возвращаюсь к себе: читаю, пишу или вышиваю жилет для короля. Работа движется очень медленно, однако я надеюсь, что, с божьей помощью, через несколько лет ее закончу. В три часа снова иду к тетушкам, король также приходит туда в это время. В четыре часа ко мне приходит аббат, в пять у меня учитель по клавесину или пению, до шести часов, в полседьмого я почти всегда у тетушек или же на прогулке. Надо отметить, что мой супруг почти всегда вместе со мной у тетушек. С семи до девяти мы играем, но если на улице хорошая погода, я предпочитаю прогуляться и тогда играют не у меня, а у тетушек. В девять мы ужинаем, если короля нет, то на нашей половине, а если король в Версале, идем к тетушкам и ждем короля, который обычно приходит без четверти одиннадцать. Ожидая короля, я обычно устраиваюсь на канапе и дремлю до его прихода. Если его нет в Версале, мы идем спать в одиннадцать. Вот весь наш день».
Парижский двор готовился к последнему в этом году путешествию: поездке в Фонтенбло, где придворные должны были остаться до 20 ноября. Мария-Антуанетта, которая уже начала скучать в Версале, была очень рада увидеть замок, о нем она совсем ничего не знала, тем более что Людовик XV переоборудовал его каких-нибудь двадцать лет назад. Апартаменты королевы и короля были отданы дофине.
Перестроенный и модернизированный в 1747 году для Марии Лещинской, этот замок был более приветливым, чем Версаль — просторные залы в античном стиле, кабинеты, гардеробы, светлые антресоли, изысканная мебель. Марии-Антуанетте сразу же понравилась эта королевская резиденция с богатым прошлым. Она, которая не проявляла особого интереса к архитектуре, попросила рассказать ей о каждой детали этих огромных и древних зданий замка. Наконец, сам Фонтенбло ей понравился гораздо больше, чем Версаль, и она начала с того, что обошла все парки один за другим, вспоминая свои прогулки на ослике в те времена, когда только мечтала о настоящей верховой езде. Принцесса ездила верхом три-четыре раза в неделю на резвом коне, который был слишком спокойный, по ее мнению. Эти прогулки проходили в сопровождении ее фрейлин, которые были гораздо старше, и им было все слишком утомительно. Но это не интересует молодую принцессу, которая с восторгом открывает для себя скалы, леса, равнины посреди золотой осени! Кое-как придворные дамы поспевали за дофиной, с трудом переводя дыхание, однако не смея противостоять маленькой Австриячке, которая, казалось, сливалась с природой.
Австриячкой ее продолжали называть при дворе, однако Мария-Антуанетта все меньше и меньше была ею. Теперь она говорила по-французски с большей уверенностью, «с большей живостью и с меньшим вниманием», докладывал Вермон своему союзнику Мерси. И когда ей случалось произносить фразы, «не слишком французские, это происходило просто из-за торопливости и несобранности, однако они были всегда грамматически верны». С лучшим наставником — языком чтение становилось не таким скучным для принцессы, которая прерывала аббата после трех-четырех страниц, чтобы поболтать с ним. Вермон пользовался этой непринужденной беседой, чтобы исправлять ее ошибки. Он не диктовал ей больше писем, лишь перечитывал их. Она писала матери своим крупным и неловким почерком деловые письма, где не было ни клякс, ни помарок, орфография же оставляла желать лучшего. Но в этом Мария-Антуанетта мало отличалась от молодой женщины своего времени, будь она даже королевой. И многие светские мужчины были не более ловки и умелы с пером и бумагой. Вермон тем не менее старался исправить все, что могло выглядеть как невоспитанность. Он хотел, чтобы она оценила «Письма старика молодому принцу» графа Тессе, знаменитого шведского дипломата, великого почитателя французской культуры XVII века, гувернера Гюстава III. Читая эту книгу, дофина скучала меньше, чем за чтением «Поучительных пустяков» аббата Койе, описывающего, по словам Вермона, «нравы, обычаи и особенности французов живым и интересным языком».
Ни граф Тессе, ни аббат Койе не интересовали Марию-Антуапетту. Она думала лишь о том, как испросить у короля разрешение для верховой езды. Дофину нравилась эта страсть, но Мерси и мадам де Ноай очень переживали по этому поводу. Если дофине удастся уговорить короля, никто уже не сможет противостоять этой страсти, даже ее строгая мать! Ну так надо было действовать осторожно, тайком от наставников. При помощи ловкой лести ей удалось убедить мадам Аделаиду поговорить о ней с отцом. Король вначале сопротивлялся, но потом все же уступил.
Дофина не могла скрыть своей радости. Сидя в мужском седле, а не в седле амазонки, она стала брать уроки верховой езды лошадь держали на корде. Счастливая, что обошла Мерси, она призналась герцогине де Шельн, «что еп любопытно посмотреть, как он отреагирует на эту новость». Посол действительно разозлился, поняв уловку принцессы, ясно представил себе поток упреков, который обрушит на него императрица, а потому не пришел в тот день к дофине. «Я вас не видела, хотя все, кто только не приходил вчера, говорили мне очень лестные комплименты», промурлыкала она ему на следующий день. Тогда Мерси объяснил ей вред от этого занятия. Упершись на своем, она ответила, что хочет ездить верхом для того, чтобы нравиться своему мужу, Дипломат предпочел сражаться более тонко и написал Марии-Терезии длинный доклад. «Лишь при этом дворе может быть позволена такая глупость», — писал он. Еще более непредсказуемая, чем Людовик XV, она дала согласие на эти занятия; императрица попросту смешала свои упреки и наставления с необыкновенной нежностью к дочери.
Ни единого упрека не обрушилось на Марию-Антуанетту, которая только что одержала свою первую победу. Она становилась независимой. И тут начала замечать, что придворная молодежь с одобрением смотрит на нее, ту, которая олицетворяла собой веселое будущее французского двора. Впервые принцесса увидела это, и они стали для нее явлением реального, настоящего мира, для нее, обреченной жить в строгих рамках интересов государства, ограниченных Этикетом. Ей хотелось сблизиться с молодежью, которая неудержимо влекла ее к себе. Она заимела привычку припрятывать холодное мясо и напитки в карете, которая везла ее на королевскую охоту. Там в веселой компании ели, шутили, смеялись, это было единственное общество, которое было ей по нутру.
Графиня де Ноай и другие фрейлины не участвовали в забавных вечеринках, из которых скучный протокол был навсегда изгнан и заменен на веселье и счастье. Мерси был этим просто шокирован, отмечая, «что там нет вообще никакого уважения и почтительного отношения, которое должно иметь место в присутствии молодой принцессы». Дотошный наставник взял на себя смелость напомнить дофине., насколько ее компрометирует фамильярность, с которой некоторые желают к ней приблизиться. Мария-Антуанетта послушно внимала наставлениям посла, но думала, что отныне будет развлекаться на свой лад.