Мария Федоровна
Шрифт:
Действительно, в последние годы жизни Александр II часто был несамостоятелен в своих решениях. Такие его современники, как Д. А. Милютин и М. Лорис-Меликов, по-разному понимали благо России. Негативный оттенок всему придавало и то обстоятельство, что все больше и больше его главным советником по целому кругу вопросов становилась его морганатическая супруга Е. М. Юрьевская. Личный аспект в принятии конституции, изменение и узаконение нового брака для придания его супруге статуса «императрицы Екатерины» входили в планы императора.
Министр двора А. В. Адлерберг выскажется по этому поводу следующим образом: «Мученическая кончина Государя, быть может, предотвратила новые безрассудные поступки и спасла блестящее царствование от бесславного и унизительного финала».
Много, много лет спустя, вспоминая страшный день 1 марта 1881 года, императрица Мария
Экономические последствия «великих реформ» были неутешительными. Жесточайший политический кризис, государственный долг России вырос в три раза и составил шесть миллиардов рублей. 500 миллионов было затрачено на проведение Крестьянской реформы, полтора миллиарда стоили Крымская и Русско-турецкая войны, миллиард ушел на строительство 20 тысяч верст железных дорог.
Следствием так называемых «либеральных» реформ был резкий рост преступности — в 2,7 раза больше в сравнении с царствованием императора Николая I.
С. Ю. Витте позже напишет в своих воспоминаниях: «Александр III взошел на престол, не только окровавленный мученической кровью своего отца, но и во время смуты, когда практика убийств снова приняла серьезные размеры… После тринадцатилетнего царствования он оставил Россию сильной, спокойной, верующей в себя и с весьма благоустроенными финансами. Он внушал к себе общее уважение, ибо он был царь миролюбивый и высоко честный».
Глава пятая
ИМПЕРАТОР АЛЕКСАНДР III И ИМПЕРАТРИЦА МАРИЯ ФЕДОРОВНА
Назначенное Александром II обсуждение в Совете министров проекта конституции Лорис-Меликова было перенесено в связи с трагическими событиями на 8 марта.
За два дня до совещания, 6 марта, Победоносцев отправил царю письмо, решившее судьбу и министра внутренних дел, и его сторонников. В нем говорилось:
«Не оставляйте Лорис-Меликова, я не верю ему. Он фокусник и может еще играть в двойную игру. Если Вы отдадите себя в руки ему, он приведет Вас и Россию к погибели. Он умел только проводить либеральные проекты и вел игру внутренней интриги. Но в смысле государственном он сам не знает, чего хочет, — что я сам высказывал неоднократно. И он — не патриот русский. Берегитесь, ради Бога, Ваше величество, чтобы он не завладел Вашей волей, и не упускайте времени.
Новую политику надобно заявить немедленно и решительно. Надобно покончить разом именно теперь все разговоры о свободе печати, о своеволии сходок, о представительном собрании. Все это ложь пустых и дряблых людей, и ее надобно отбросить ради правды народной и блага народного».
Во время заседания были высказаны разные прямо противоположные точки зрения. Из выступления графа Строганова: «Мера эта вредна потому, что с принятием ее власть перейдет из рук самодержавного монарха, который для России, безусловно, необходим, в руки разных шалопаев, думающих не о пользе общей, а только о своей личной выгоде… Путь этот ведет прямо к конституции, который я не желаю ни для вас, ни для России».
То, как проходило совещание, подробно изложил в своем письме К. П. Победоносцев: «…Первым высказался против (проекта. — Ю. К.)Строганов — кратко, но энергически. Затем Валуев, Абаза, Милютин сказали напыщенные отвратительные речи о том, что вся Россия ждет этого благодеяния. Милютин при этом обмолвился о народе как о неразумной массе, Валуев вместо слова „народ“ употребил „народы“. Говорили дальше Набоков, Сабуров и прочие. Только Посьет и Маков высказались против. Но когда обратились ко мне, я не мог уже сдерживать волнения негодования. Объяснив всю фальшь учреждения, я сказал, что стыд и позор покрывают лицо, когда подумаешь, в какие минуты мы об этом рассуждаем, когда лежит еще не погребенным труп нашего Государя. А кто виновен в том? Что мы делали все это время в его царствование? Мы говорили, говорим, слушали себя и друг друга, и всякое из его учреждений превратилось у нас под руками в ложь, и дарованная им свобода стала ложью. А в последние годы — в годы взрывов и мин, что мы делали, чтобы охранять его. Мы говорили —
Государь закончил совещание словами, что дело это слишком сложное и надобно его рассмотреть подробно в особой комиссии, а потом в Кабинете министров.
21 апреля Александр III писал Победоносцеву из Гатчины: «Сегодняшнее наше совещание сделало на меня грустное впечатление. Лорис, Милютин и Абаза положительно продолжают ту же политику и хотят так или иначе довести нас до представительного правительства, но пока я не буду убежден, что для счастья России это необходимо, конечно, этого не будет, я не допущу. Вряд ли, впрочем, я когда-нибудь убеждусь в пользе подобной меры — слишком я уверен в ее вреде. Страшно слушать умных людей, которые могут серьезно говорить о представительном начале в России, точно заученная фраза, вычитанная ими из нашей паршивой журналистики или бюрократического либерализма. Более и более убеждаюсь, что добра от этих министров ждать я не могу! Дай Бог, чтобы я ошибался! Не искренни их слова, не правдой дышат. Вы могли слышать, что Владимир, мой брат, правильно смотрит на вещи и, совершенно как я, не допускает выборного начала. Трудно и тяжело вести дело с подобными министрами, которые сами себя обманывают!»
29 апреля 1881 года был объявлен царский манифест. В нем, в частности, говорилось:
«Господу Богу угодно было в неисповедимых путях Своих поразить Россию роковым ударом и внезапно отозвать к Себе благодетеля, Государя Императора Александра II. Он пал от святотатственной руки убийц, неоднократно покушавшихся на Его драгоценную жизнь. Они посягали на сию столь драгоценную жизнь, потому что в ней видели оплот и залог величия России и благоденствия Русского народа…
Повторяя данный родителем нашим священный перед Господом Вседержителем обет посвятить по завету наших предков всю жизнь нашу попечениям о благоденствии, могуществе и славе России, Мы призываем наших верноподданных соединить их молитвы с Нашими мольбами пред Алтарем Всевышнего и повелеваем им учинить присягу в верности Нам и Наследнику Нашему, Его Императорскому Высочеству Цесаревичу Великому Князю Николаю Александровичу…»
2 (14) мая 1881 года Мария Федоровна писала своей матери королеве Луизе:
«В последние дни у Саши было много неприятностей с министрами. Лорис-Меликов подал в отставку (что вообще-то хорошо), и Саша не стал его удерживать. Однако самым неприятным было то, что и министр финансов Абаза также подал в отставку, а это уже большая потеря, так как он прекрасно распоряжается финансами и его будет трудно кем-либо заменить. Я нахожу действия этих господ в такой момент уйти в отставку подлыми и гнусными. Они всегда ставят свои личные интересы выше патриотических, что просто отвратительно!»
В письме от 8 (20) мая 1881 года она вновь продолжала эту тему:
«Сначала они кричали, что нет никакого манифеста, который содержал бы программу действий. А теперь, когда Саша предъявил новый программный документ, в котором он показывает, каким путем он хочет идти, они еще громче стали кричать, что этот документ не отвечает их намерениям. Но это только в Петербурге, но Петербург это еще не вся Россия. А внутри (по всей стране) манифест прочли с большим энтузиазмом. Так что это только очень небольшая группа, во главе которой стоит Лорис-Меликов и Абаза, которая желает чего-то большего.
Первый был недавно здесь, чтобы заявить о своей отставке. Выглядел он, однако, смущенным и сидел „поджав хвост“. Со мною он был, однако, достаточно корректен (таким, впрочем, он был в предыдущие месяцы, но все его поведение было фальшивым). Сидел он как на иголках.
Я чувствовала себя очень скованно, потому что была очень рассержена, и мне приходилось контролировать себя для того, чтобы не выглядеть неприятной. Из-за этого у меня было такое сильное сердцебиение, что я едва могла говорить. Я сказала ему, что я очень сожалею, что он в такой момент хочет уйти, тем более что Саша с первого дня его назначения поддерживал его постоянно во всем. На это он ответил: „Да, я это знаю. И я со своей стороны (тоже) просил Государя сохранить добрые воспоминания обо мне как о человеке, хотя я не мог удовлетворить его, будучи министром“. Пустые, ничего не значащие фразы! Еще он сказал, что надеется, что все с Божьей помощью наладится! Я ответила, что только это и является единственным утешением и надеждой, так как на людей в действительности трудно положиться — я имела в виду его. После этого, пожелав ему наилучшего, я распрощалась с ним».