Мария Федоровна
Шрифт:
Великий князь Дмитрий Павлович был сослан в Персию, в Казвин, где он должен был состоять при Главном штабе одной из действующих армий. Члены царской семьи, узнав о грозящей Дмитрию Павловичу высылке в Персию, 29 декабря составили коллективное обращение к царю, так называемое «Письмо шестнадцати», с просьбой заменить ссылку в Персию на жизнь под домашним арестом в одном из подмосковных имений ввиду его слабого здоровья. Ответ Николая был краток: «Никому не дано право заниматься убийством. Знаю, что совесть многим не дает покоя, так как не один Дмитрий Павлович в этом замешан. Удивляюсь вашему обращению ко мне. Николай». С этого момента конфронтация между великими князьями и Николаем II стала резко нарастать.
Насколько велик был среди семьи Романовых авторитет Марии Федоровны свидетельствует письмо, которое великий князь Александр Михайлович (зять Марии Федоровны. — Ю.
Мария Федоровна, осведомленная о происходящем, не разделяла позиции сына. 17 февраля Мария Федоровна, обеспокоенная развитием событий после убийства Распутина, писала сыну Николаю: «Так много случилось с тех пор, что мы не виделись, но мои мысли тебя не покидают, и я понимаю, что эти последние месяцы были очень тяжелыми для тебя. Это меня страшно мучает и беспокоит… Я только могу молиться за тебя и просить Бога подкрепить тебя и подвигнуть на то, чтобы ты мог сделать все, что в твоей власти, для блага нашей дорогой России… Я уверена, что ты сам чувствуешь, что твой резкий ответ семейству (великим князьям. — Ю. К.)глубоко их оскорбил, т. к. ты бросил в их адрес ужасные незаслуженные обвинения. Я надеюсь всем сердцем, что ты облегчишь участь Дмитрия (великого князя Дмитрия Павловича. — Ю. К.),не пустив его в Персию, где климат летом столь отвратителен, что ему с его слабым здоровьем просто не выдержать… Это так не похоже на тебя с твоим добрым сердцем поступать подобным образом…»
Мария Федоровна подвергалась усиленному давлению со стороны великих князей, которые постоянно выступали с резкой критикой действий Николая и особенно Александры Федоровны. Наиболее активным корреспондентом и визитером был великий князь Николай Михайлович, который регулярно сообщал Марии Федоровне обо всем, что происходило в Думе и правительстве и что, по его мнению, нужно было предпринять по отношению к Александре Федоровне, чтобы лишить ее власти. Великий князь давал Марии Федоровне «свои советы».
В письме, написанном после убийства Распутина и датированном 17–24 декабря 1916 года, он писал:
«К сожалению, царит полное смятение не только среди министров, но и среди великих князей. Имели место семейные собрания вместе с М[арией] П[авловной] (какой позор!). Составлено письмо, которое Павел послал Ники, а потом Сандро отправился к Нему сам и говорил в том же духе. Разумеется, я не принимал участия(здесь и далее выделено великим князем. — Ю. К.)в этих собраниях, но добрый Сандро позволил себя увлечь, и Сергей, который тоже вернулся, будет участвовать в этих беседах, на которых не будет сказано ничего, кроме глупостей. Наверно, Ваш зять даст Вам отчет о них. Я бы еще понял, если бы устроили собрание во главе с Вами, а то с М[арией] П[авловной]. Что за убожество! Государыня упрямится все больше и больше, давит на Ники с помощью Протопопова, который приближен (уже!) к Ним и представляет собой в эти минуты Григория II. Вместо того чтобы отпустить Феликса и Д[митрия] П[авловича], бесконечно обсуждают, не принимая никакого решения. А время идет, слухи растут, как и всеобщее возбуждение. Все этопугает.
…Я ставлю перед Вами все ту же дилемму. Покончив с гипнотизером, нужно постараться обезвредить А[лександру] Ф[едоровну], то есть загипнотизированную. Во что бы то ни стало надо отправить ее как можно дальше — или в санаторий, или в монастырь. Речь идет о спасении трона— не династии, которая пока прочна, но царствования нынешнего Государя. Иначе будет поздно. Макаров, Трепов, Игнатьев подали в отставку, но пока принята отставка только первого. Его заменил „Добровольный взяточник“ и мот — другим не дали ответа. Однако они всё высказали, не затрагивая единственного вопроса — удаления Александры] Ф[едоровны]. Так же говорили и писали Государю
6 (19) января 1917 года Мария Федоровна сделала в своем дневнике следующую запись: «Очень обеспокоена положением в столице. Если бы только Господь открыл глаза моему бедному Ники и он перестал следовать ее (Александры Федоровны. — Ю. К.)ужасным советам. Какое отчаяние! Все это приведет нас к несчастью».
Однако среди членов царской семьи были и другие мнения о роли императрицы Александры Федоровны. Так, великая княгиня Ольга Александровна считала, что
«она (Александра Федоровна. — Ю. К.)была прекрасной женой для Ники, особенно в те дни, когда на него обрушилось столь тяжкое бремя. Несомненно, его спасало ее мужество. Неудивительно, что Ники всегда называл ее „Солнышком“ — ее детским именем. Без всякого сомнения, она оставалась единственным солнечным лучом во всем сгущавшемся мраке его жизни… Я довольно часто приходила к ним на чай. Помню, каким появлялся Ники усталым, подчас раздраженным — после бесчисленных приемов и аудиенций. Аликс ни разу не сказала ни одного лишнего слова и не допустила ни единой оплошности. Мне нравились ее спокойные движения. Она никогда не высказывала неудовольствия моим присутствием».
Глава вторая
«ТАКУЮ УЖАСНУЮ КАТАСТРОФУ ПРЕДВИДЕТЬ БЫЛО НЕЛЬЗЯ…»
С 26 февраля 1917 года заседания Государственной думы были прерваны. В царском указе говорилось: «Занятия Государственной думы прервать с 26 февраля сего года и назначить срок для их возобновления не позже апреля 1917 г. в зависимости от чрезвычайных обстоятельств».
27 февраля (12 марта) состоялось так называемое Частное совещание членов Думы. Из девятнадцати выступавших депутатов только шесть высказались за взятие Думой власти. В результате давления кадетов Дума так и не решилась возобновить свои заседания, но был создан Временный комитет Государственной думы.
28 февраля (13 марта) в связи с беспорядками и ширившимся забастовочным движением в Петрограде Николай II приказал военному командованию «немедленно навести порядок». 28 февраля 1917 года стали открыто бунтовать войска. Как подтверждают источники, среди солдат и офицерских корпусов открыто работали агитаторы, входившие в организации заговорщиков. Начался захват правительственных зданий. С 27 февраля в столице установилась фактически двойная власть — Временный комитет Государственной думы во главе с М. А. Родзянко и Совет рабочих и солдатских депутатов во главе с Н. С. Чхеидзе и А. Ф. Керенским.
В 1910 году в своей речи, произнесенной в Государственной думе, П. А. Столыпин сказал: «Если бы нашелся безумец, который в настоящее время одним взмахом пера осуществил бы политические свободы России, то завтра же в Петербурге заседал бы Совет рабочих депутатов, который через полгода своего существования вверг бы Россию в геенну огненную». Слова П. А. Столыпина оказались пророческими.
28 февраля, когда в Петрограде уже началась революционная анархия, находившийся в Думе Родзянко даже приказал вынуть в главной зале из рамы портрет государя. Портрет был сорван солдатскими штыками.
Из дневника императрицы Марии Федоровны:
«28 февраля (13 марта) 1917 г. Никаких сообщений из Петербурга. Очень неприятно. Игнатьевы прибыли к завтраку, он тоже ничего не слышал. Дума закрыта, почему? Говорят определенно, что дело ее (Александры Федоровны. — Ю. К.)рук.
В такой момент снова ужасная ошибка! Нужно быть действительно сумасшедшими, чтобы взять на себя подобную ответственность.
1 (14) марта 1917 г. Написала Аликс (сестре Александре. — Ю. К.).Из Петербурга ничего. Положение ужасное. Видела Фогеля, который рассказал, что знал. Стычки и столкновения. Волнения на улицах. Все это после закрытия Думы. Мы можем благодарить ее (Александру Федоровну. — Ю. К.)за глупость и желание взять власть в свои руки в отсутствие Ники. Непонятно, как можно брать на себя такую ответственность. Столкновения на улицах. Призванные военные отказываются стрелять в народ. Полиция же стреляет. Много убитых! Родзянко встал во главе нового правительства… Все прежние министры смещены и арестованы».