Мария Ульянова
Шрифт:
В Стокгольме жила большая колония русских социал-демократов. И они и шведские товарищи попросили Владимира Ильича прочесть несколько рефератов. Темами его выступлений были «Копенгагенский социалистический конгресс» и «О положении дел в партии». Мария Ильинична неизменно сопровождала брата на эти собрания. Она старалась там не проронить ни одного слова. Она видела, как к Владимиру Ильичу тянутся люди, как они нуждаются в его разъяснениях, какое большое значение имеет его приезд в Стокгольм для всех истинных революционеров. Видит она и тех, кто не согласен с Владимиром Ильичем. Их напускное спокойствие очень быстро сменяется неприкрытой враждебностью. Вопросы приобретают все более жесткий характер. Мария Ильинична вслушивается в быстрые и точные ответы брата. Его эрудиция безгранична, и враждебные реплики подаются все реже.
Мария Александровна присутствовала лишь на втором реферате сына, так как первое выступление Владимира Ильича состоялось на другой день после их приезда и она чувствовала себя усталой. О том, как прошло собрание, ей подробно рассказала Маняша.
На второй реферат отправились все вместе. Вышли заранее, чтобы мать не спешила и не устала. Владимир Ильич бережно вел Марию Александровну, лицо его было сосредоточенно и серьезно. Она, чтобы не отвлекать его, тихо переговаривалась с дочерью. Как благодарен был Владимир Ильич матери за ее неизменную чуткость и понимание! Их встретил большевик М.В.Кобецкий, который организовал реферат. Провел и усадил поудобнее Марию Александровну и Марию Ильиничну. Через несколько минут собрание началось.
В краткой биографии матери, которую Мария Ильинична написала в 30-х годах, она рассказывает: «В Стокгольме Мария Александровна присутствовала и на одном выступлении брата на собрании большевистской группы. Это было первый раз, что она слышала Владимира Ильича. И мне казалось, что, слушая его, она вспоминала другую речь, которую ей пришлось слышать, — речь Александра Ильича на суде. Об этом говорило ее изменившееся лицо. Но она слушала Владимира Ильича с большим вниманием, очевидно сильно волнуясь. «Он хорошо говорил, так сильно и красноречиво, — сказала она мне потом, — только зачем он так сильно напрягается, так громко говорит — это ведь так вредно. Не бережет он себя!»
По утрам Мария Ильинична сопровождала брата в королевскую библиотеку, где он работал почти каждый день, изучая вопрос кооперации в сельском хозяйстве, занимаясь анализом капиталистического сельского хозяйства в странах Западной Европы и США.
Брат и сестра дорожат этими утренними прогулками, во время которых можно откровенно поговорить, проанализировать обстановку в партийных организациях Москвы, Петербурга, Саратова, Одессы и других городов. Они намечают новые методы работы, ведь Ленин убежден, что скоро начнется новый революционный подъем. Владимира Ильича беспокоят частые провалы, и они перебирают участников различных организаций, вспоминают, по чьей рекомендации появился тот или иной человек. Владимир Ильич уверен, что усталость после поражения революции скоро пройдет, партия должна быть готова к новому революционному подъему масс.
Настал день отъезда. Мария Ильинична пишет: «Когда мы уезжали, Владимир Ильич проводил нас до пристани — на пароход он не мог войти, так как этот пароход принадлежал русской компании и Владимира Ильича могли там арестовать, — и я до сих пор помню выражение его лица, когда он, стоя там, смотрел на мать. Сколько боли было тогда в его лице! Точно он предчувствовал, что это было его последнее свидание с матерью. Так оно и вышло на деле. Больше повидаться с родными до приезда в Россию, после Февральской революции, Владимиру Ильичу не удалось, а мать умерла незадолго до нее, в июле 1916 года. До нас не дошло первое письмо Владимира Ильича после того, как он получил известие об этой смерти. Не сохранилось и его следующее письмо, но и по нему, насколько я его помню, видно было, какая тяжелая это была для него утрата, как больно он ее переживал и сколько нежности проявлял к нам, тоже подавленным этой кончиной». Все это произойдет много лет спустя. А сейчас, стоя на палубе парохода, мать и дочь смотрят, как медленно уплывает Стокгольм, все меньше становится фигура Владимира Ильича на пристани...
Знамя поднято
Они возвращаются в Москву, но задерживаются здесь ненадолго. Условия подпольной работы сложились так, что Мария Ильинична должна уехать. Решено всем вместе поселиться в Саратове. Мать торопится, она чувствует, что над дочерью нависла опасность, шпики, не скрываясь, дежурят у их дома. Но Мария Ильинична не спешит, ей надо выполнить целый ряд поручений Ленина,
3 ноября Мария Александровна пишет старшей дочери, что их отъезд из Москвы задерживается, уедут не раньше 15-го числа: «Маня и слышать не хочет уехать раньше... что касается меня, я бы собралась и уехала с большим удовольствием раньше... Правда, что главные хлопоты лежат на Мане: эти 2 — 3 последних дня она хлопотала с книгами, которые оставлялись в складе. Привезла 3 ящика и корзину сюда, разбирали здесь, что с собой, что куда... на другой день опять ездила в склад и отправила один ящик в Михнево...» 52
52
ИМЛ ЦПА, ф. 11, оп. 2, ед. хр. 5, л. 114.
Семья уже давно не имеет постоянного пристанища. При каждом переезде особенно много забот доставляют книги. Их приходится устраивать у знакомых, сдавать на специальные склады. Мария Ильинична в эти дни, под предлогом переезда и распродажи имущества, сумела со многими товарищами повидаться и распространить не один комплект нелегальной литературы.
В Саратове их ждали... Анна Ильинична и Марк Тимофеевич все приготовили к их приезду — квартира снята и обставлена, даже пианино взяли напрокат.
Среди встречающих были и те, кто стремился остаться незаметным. Через несколько дней в Саратовское жандармское управление поступило донесение: «В Саратов прибыла большевичка Мария Ильинина Ульянова, сестpa В.И.Ульянова, и вошла в связь с революционными деятелями». Начальник Саратовского охранного отделения полковник Семигановский немедленно запрашивает начальников С.-Петербургского и Московского охранных отделений в письме под грифом «совершенно секретно»: «По встретившейся надобности прошу Ваше Высокоблагородие сообщить мне имеющиеся в делах вверенного Вам отделения сведения о прибывшей в Саратов дочери действительного Статского Советника Марии Ильиничны Ульяновой, проживавшей ранее, по-видимому, в С.-Петербурге или в Москве».
Ульяновы недолго прожили на Панкратьевской улице, затем Марк Тимофеевич нашел удобную квартиру по Угодниковской улице (ныне ул. Ульяновская). В ней привлекали наличие черного хода и то, что она находилась в рабочем районе, где полиция действовала не так открыто.
Крупной промышленности тогда в Саратове не было, но сравнительно небольшие предприятия имелись, как раз в районе Угодниковской улицы располагались механический завод Берлинга, чугунолитейный завод Колесникова и Терентьева и еще несколько предприятий. Среди рабочих насчитывалось известное число членов большевистской партии, и некоторые из них, как И.В.Нефедов и А.А.Гоголкин с завода Берлинга, А.А.Ларионов, А.В.Симонов с завода Гнашке, уцелели после разгрома организации в послереволюционные годы. Воспользовавшись тем, что многие большевики были арестованы, меньшевики сумели захватить больничную кассу, горное общество потребителей и «Приволжскую газету».
Мария Ильинична связалась с Ольгой Владимировной Пилацкой — членом Русского бюро ЦК РСДРП. Та искренне обрадовалась приезду Ульяновой, так как это означало не только появление нового опытного и надежного партийного работника, но и установление бесперебойной связи с ленинским заграничным центром. Один из членов Саратовской большевистской группы, Александр Константинович Воронский, писал: «Она являлась для нас прежде всего представительницей зарубежного центра. Положение наше тогда было очень трудное. Наблюдался большой разброд, местные организации не были связаны ни с заграницей, ни друг с другом. Нас окружали трусы, предатели, осевшие мещане, отхлынувшие от революции. Наши кружки казались жалкими, литература часто отсутствовала, деятельные работники числились единицами. Нам противостоял уклад, «освященный» веками, его поддерживали щетины штыков, казна, сотни тысяч чиновников, добровольных и платных охранителей. Но недаром же где-то в швейцарском городке человек со щурким и веселым взглядом, вместе с небольшим кругом своих сподвижников, никогда не усомняется в нашей победе. «Там» наш ум, наша воля, наша власть. Сидя в комнате с Марьей Ильиничной Ульяновой, я соприкасался с этой, с нашей властью. Не признанная, не установленная никакими учреждениями, она была для нас непреложна».