Марк Бернес в воспоминаниях современников
Шрифт:
Юткевич стал гадать, чей же голос привлек Ива и Симону? Спросил супругов, не запомнилась ли им мелодия? Монтан попытался воспроизвести несколько тактов, а Симона сказала, что в припеве повторяются одни и те же слова, звучащие примерно так: «…с тшеловеком тщеловек».
— Господи! — воскликнул Юткевич. — Так это же Марк Бернес, мой ученик и друг. Признанный московский шансонье. Но он выступает не только на эстраде. Он, как и вы, друзья, снимается в кино. Песни, которые он исполняет по ходу фильмов, сразу подхватываются всеми. А дебютировал он в моей ленте «Человек с ружьем».
Ив и Симона попросили передать московскому
Этот рассказ кинорежиссера я услышал из его уст в доме Марка. Юткевич все изображал в лицах, радуясь, что может своему питомцу доставить положительные эмоции. Бернес недавно потерял свою любимую жену Паолу и все еще не мог прийти в себя после пережитого. Сейчас он улыбался, а глаза его повлажнели. На коленях у него сидела крохотная дочурка Наташа.
Беда, постигшая Марка, случилась в начале нашей дружбы. Я старался чаще бывать у него в траурные дни, помогал ему в хлопотах, неизбежно сопутствующих несчастью, встречал на Курском сестру Марка, примчавшуюся из Харькова, так как сам он был в очень плохом состоянии. Я принес ему румынскую пластинку, выпущенную только что, где кроме «Бухареста», были и другие его записи.
А тут как раз пришел и Юткевич.
…Когда кинорежиссер отбыл, Марк, проводив его, обратился ко мне:
— Как говорят в Одессе, слушай сюда. Есть идея!
Он вдруг преобразился, так с ним всегда бывало, когда он что-то задумывал. И я обрадовался этому: депрессию он побеждал, приходя в рабочее состояние. А уж сейчас такое обретение формы было для него спасительно.
— Значит, так, — продолжал Марк, — ты сейчас бросаешь к чертям все другие дела и принимаешься за стихи для песни, посвященной Монтану. В подарок к его приезду. Мы ее тут же запишем на радио. Ноты и текст срочно выпустим в Музгизе. Все надо сделать мобильно и в то же время первоклассно! Композитора я беру на себя. Усёк?
Поддержать его я в те дни был обязан. Что-то во мне сработало. Через два дня я продиктовал Марку по телефону двадцать стихотворных строк. Записав, он сказал:
— Неплохо. Но это на слух. Пробегу глазами, подумаю и тут же позвоню.
Зная Бернеса, я ждал, что он сейчас все перекорежит. Телефон молчал. Значит, так и есть — вслушивается, придирается, правит…
Но тут раздался звонок:
— Прости, что задержался. Но зато я не только сам прочитал. Дозвонился к Юткевичу, продемонстрировал ему твой опус. Он в целом одобрил, но сказал, что все зависит от того, как это ляжет на музыку. Тогда еще раз послушает. А у меня, ты не поверишь, есть лишь одно небольшое замечание. Но существенное. У тебя в первой строфе: «Задумчивый голос нежданно…» На кой черт это — нежданно? Нужно без экивоков — «Задумчивый голос Монтана…» И все! Рифма даже не нарушена.
— А зачем так в лоб? Ведь люди поймут, о ком речь. Особенно в дни приезда.
— Милый мой, это тебе не философская лирика, где недосказанность нужна и всякая многозначительность. Ты не любишь подтекстовок, а песне противопоказан подтекст. Ей нужен открытый текст, у нее свои законы. И вместо случайного слова требуется имя нашего далекого друга. Понял? Так я слышу. Так и буду петь. С этим решено. Однако есть и другая поправка. Уже не моя, а Юткевича. Вообще он все очень одобрил, но его смутило одно место в последнем четверостишии: «Недаром в Москве с постоянной пропиской французская песня живет». Мне-то как раз этот образ очень понравился. Но Юткевич заявил, что мы оба с тобой — темные люди. И он прав. Оказывается, не только во Франции, в любой цивилизованной стране нет прописки. Так что Монтан даже в переводе не поймет, что это за слово такое — прописка. Как и всякий европеец. Надо придумать этим строчкам достойную замену.
— Придется… — согласился я, — зачем нам выглядеть идиотами?
Меня, не скрою, тоже радовала удача, но еще больше улыбчивость и увлеченность Марка. Я уже много дней не видел его таким.
…Когда вышла пластинка с новыми песнями Бернеса, а он успел включить в нее наше посвящение Монтану, Марк тут же переслал ее с оказией в Париж. Ответный дар пришел быстро. Его привез тот же Юткевич, снова побывавший во Франции. Это был большеформатный портрет Ива с его надписью. Она гласила:
«Моему далекому другу Марку Бернесу шлю наилучшие пожелания. Спасибо за диск, за песню. До скорой встречи. Париж. 1956. Монтан».
Портрет был застеклен и водружен на почетное место, над полкой с любимыми книгами {65} .
Через несколько недель раздался звонок. Поздней ночью. Я снял трубку.
— Старик, это Марк. Я тебя, конечно, разбудил. Извини. Но меня самого разбудили.
— Ну что ты! — ответил я. — Михаил Светлов утверждает, что дружба — понятие круглосуточное.
— Правильно утверждает. И все равно извини. Я тревожу тебя по хорошему поводу. Под нашими окнами на Садовой какие-то парни распевают во всю глотку, нарушая покой трудящихся. Что нарушают, это, конечно, плохо. Видимо, изрядно приняли. А вот слова песни очень знакомые: «Когда поет далекий друг…» И это совсем неплохо. Для авторов и меня, скромного исполнителя. Я звонил Мокроусову, но Тамара сказала, что он в своем привычном состоянии и его не добудишься. Кто-кто, а он этих полночных певцов понял бы. Но ему к славе не привыкать. А тебя я поздравляю. Если песня звучит на ночной улице, значит, она состоялась. Ну что ты скажешь, опять орут… Хочешь, я сейчас перенесу аппарат к открытому окну и ты тоже услышишь?!
Очень он любил телефонную трансляцию. Это я постиг еще во время его первого звонка, положившего начало нашему знакомству.
— Теперь так, — продолжал Марк. — Я уже договорился, в принципе, с Борей. Сейчас я ему позвоню. Если он дома, заезжаю за тобой, и мы летим прямо к Мокроусову, на Котельническую. А ты пока доводи текст до кондиции.
Я был так удивлен, что у Бернеса лишь одна поправка, что не стал с ним спорить.
…Когда мы подъезжали к престижной высотке, торцом обращенной к устью Яузы, я сказал:
— Есть замена.
— Какая?
— «Радушие наше знакомо посланцам далеких широт. Желанная гостья в России, как дома, французская песня живет».
— Вот это другое дело!
— И — еще. По-моему, первая строка припева: «Когда поет далекий друг» может прозвучать и в названии песни.
— Тоже годится.
Таким сговорчивым я не видел Бернеса ни разу. Что-то скажет Мокроусов?
…Композитор, прочитав стихи, сказал, что все хорошо, а вот припев несколько однообразен. В мелодии могут возникнуть какие-нибудь ритмические находки…