Марк Бернес в воспоминаниях современников
Шрифт:
Без подписи (открытка)
Уважаемый товарищ Бернес!
Вы были и остаетесь любимым у народа артистом киноэкрана и эстрады! Ваши песенки, веселые и грустные, всегда слушаются с удовольствием, пластинки заигрываются до предела. Только завистью и ей подобным можно объяснить выступления неизвестного никому писаки. Пойте! Играйте! Доставляйте удовольствие советским людям {78} .
НЕИЗВЕСТНЫЙ АВТОР
Куплеты об одном артисте
ЮРИЙ ТИМОШЕНКО
Один день {80}
17 сентября 1958 года я жил в гостинице «Одесса»…
Уже по одной этой фразе вы можете утвердиться в мнении, что актер, вспоминая об актере, обязательно начнет рассказ с местоимения «я».
Но я действительно жил в Одессе, снимался в фильме «Зеленый фургон» и каждое утро, поздоровавшись со швейцаром гостиницы, невольно останавливался, загипнотизированный его неизменной репликой: «Между прочим…» После этих, как бы невзначай сказанных слов, всегда следовало «чего-нибудь особенного». В то утро он сказал:
— Между прочим, через полчаса в Одессу приезжает Марк Бернес, и вам не мешало бы знать, что когда тебя на вокзале встречают друзья, так это всегда приятно.
…Никогда не думал, что на перроне соберется так много людей. Девчонки-киноманки, коллеги-артисты, друзья, знакомые, незнакомые… Выделялась солидностью одна пара — замминистра с супругой.
— Он не поедет ни в какую гостиницу, — уверенно заявил заместитель министра.
— Мы позаботились о санатории, где артист сможет и отдохнуть, и порепетировать, и побыть в прекрасном обществе.
Прибыл поезд, вышел Марк, встречающие с цветами бросились к нему, и вот уже по перрону движется настоящее шествие с Бернесом во главе.
Марк щедро раздарил цветы сотрудникам отеля. Встречающие разошлись, и, когда мы остались вдвоем, он признался, что в минуты встречи получил прекрасный заряд вдохновения и теперь с нетерпением ожидает вечера, чтобы выйти на сцену и спеть, как говорится, с полной отдачей. Потом он, часто поплевывая через левое плечо (чтоб не сглазить), стал хвастаться тем, что в последнее время от него отступили все болезни и у него отличное настроение.
После завтрака мы решили полюбоваться морем, но из этого ничего не вышло. На каждом шагу нас останавливали вежливые и любознательные одесситы:
— Я извиняюсь, но почему так мало ваших концертов объявлено в нашем городе, или вы чему-нибудь обижены на Одессу?..
— Скажите, а концерт будут давать по телевизору, чтобы не потеть в этой душегубке, именуемой филармонией?
— Марк Наумович, извините за нескромный вопрос: на какой улице вы родились? Что? Вы не одессит?! Перестаньте сказать. Я лично знаю сто человек, которые с вами в одной школе учились!
Чтоб избавиться от этой «пресс-конференции», пришлось снова укрыться в гостинице.
У входа швейцар передал мне свежую газету и тихо сказал:
— Постарайтесь, чтоб Бернесу этот номер на глаза не попадался.
На видном месте газеты чернел заголовок статьи: «Искоренить пошлость в музыке».
В коридоре Марк сказал:
— Уж очень хороший сегодня день, и настроение у меня подозрительно прекрасное. Как бы чего не случилось…
Я держал за спиной газету, не зная, как быть. Может, лучше показать, ведь все равно узнает. Нет, прочту-ка я прежде сам, а там решу. Придумав какой-то повод, я покинул Марка и по дороге к себе в номер прочел статью о Бернесе. Там писалось: «Пластинки, „напетые“ им, распространены миллионными тиражами, являя собою образец пошлости, подмены естественного пения унылым говорком или многозначительным шепотом. Этому артисту мы во многом обязаны воскрешением отвратительных традиций „воровской романтики“ — от куплетов „Шаланды, полные кефали“ до слезливой песенки рецидивиста Огонька из фильма „Ночной патруль“».
Не успел я зайти в свой номер, как раздался телефонный звонок:
— Я тебе говорил, Юра, что у меня подозрительно прекрасное настроение. Такое у меня бывает всегда перед какой-нибудь неприятностью. Зайди ко мне — прочитаешь в центральной газете, какой я пошляк.
Когда я возвратился в номер к Бернесу, там уже было полно людей. Все возмущались неправильной оценкой творчества артиста, создателя стольких патриотических, истинно советских песен. А «Шаланды» он в концертах никогда не пел. Эта песенка была спета в фильме «Два бойца» пятнадцать лет тому назад, так зачем же через столько лет клеймить позором не авторов фильма, а исполнителя?
Марк сидел в кресле молча, был очень бледен и, когда страсти угомонились, тихо сказал:
— Самое обидное, что автор статьи от имени народа навсегда предлагает мне расстаться с песней. Вот чем заканчиваются суждения о моем пении: «В народе всегда считали запевалой того, кто обладает красивым голосом и истинной музыкальностью. Почему же к исполнению эстрадных песен у нас все чаще привлекают безголосых актеров кино и драмы, возрождающих к тому же пошлую манеру ресторанного пения?»
В это время вбежал в комнату возбужденный администратор филармонии и сообщил, что в редакцию пойдет нескончаемый поток писем из Одессы. Люди «поголовно возмущены» тем, что «Шаланды, полные кефали» названы воровской песней. Он же поклялся здоровьем своей матери, что сегодня в концерте Марк будет иметь успех самый большой в своей жизни…
Когда наступило время обеда, Марк попросил меня устроить так, чтобы мы пообедали у меня в номере, — ему стыдно идти в ресторан — там много народу.