Маркета Лазарова
Шрифт:
Что это она? Вещать разбойникам о царствии небесном? Право, я как-то не возьму в толк — ведь это колодец, из которого не положено черпать воду этим молодцам. Они ковыряют землю носком башмака и мечом, и ни один не поднимает глаз от земли. Это свирепая банда, смотрите, какие неспокойные у них жеребцы, смотрите, как жажда кровопролития сотрясает всю свору. Видя поспешность, с которой призывают они свою гибель, видя поспешность и жажду кровопролития, видя гнусное рвение сечь головы, Маркета Лазарова подошла к пани Катержине и с горечью спросила:
«Отчего ты не укоряешь их, отчего не говоришь
Разбойники не скрывают удивления, им неловко, и они уходят. Миколаш побагровел, он сердится. Сердится и все-таки не хватает у него духу оттолкнуть рыдающую девушку. Она так прелестна, так несчастна, и Миколаш любит ее. Он слушает, что же она хочет сказать еще?
Она хочет сказать, что не отступится от греховного своего счастья, хочет сказать, что больше не расстанется с Миколашем. Она слишком много потеряла и готова теперь на все. Она пойдет за возлюбленным, как собачонка. Погибель или спасение, честь или бесчестье, грех иль не грех, муки, покинутая семья, голод, холод, конец, который уже не за горами, — не все ли равно! Все, все поглотит пропасть любви. Она обнимает своего Миколаша, и любовь ее держит, как якорные канаты держат корабль.
Ах, несчастные души, что, взглянувши на самих себя, ужаснулись! Злосчастная мудрость, которая приводит в бешенство! Могла ли любовь возбудить подобное отчаяние? Маркета похожа на горящую женщину. Миколаш отрывает от себя руки возлюбленной и велит ей молчать. Он намерен переговорить с братьями, ибо время не терпит. Совет держат одни мужчины. Когда они договорились, выступил Ян и громко назвал место, где укрыты Козликовы клады. Пусть заберет их тот, кто останется в живых, а не то пусть пропадет все пропадом!
И вот наступает миг прощанья. Прощаются без лишних слов. Один вытирает меч, а другой делает вид, что подтягивает стремя. Расходятся — каждый своим путем: на восток, на север, на юг и на запад. Нам видно, как они исхудали, глаза от голода сделались огромными, и кони их чуть ли не громыхают костями.
Пани Катержина едет за Яном, а Александра с Маркетой следуют за Миколашем. Время клонилось к вечеру, когда они достигли перепутья. Разбойник остановился и говорит Маркете:
«Маркета, воротись домой, поезжай вот по этой дороге. Я увел тебя из Оборжиште против твоей воли, но богу угодно было, чтобы я тебя полюбил. Иди и не бойся. Умилостиви Лазара и жди меня, я приду. Я снова вижу все, что случилось с нами. Вижу, что люб
«Имена ваши, — отвечала на это Маркета, — уже пересчитаны в аду. Да будьте вы прокляты, вы и ваш меч, будьте прокляты тысячекратно!»
«Будьте прокляты!» — твердила она и, стеная и жалобясь, поносила тот день и час, когда встретилась с Миколашем, кляла самое себя и свою любовь. Тут они спешились. Волосы Маркеты растрепались и застили свет. Она выкрикивала зловещие, полные скорби слова, и каркала, словно ворона, кружащая во тьме.
Миколаш прикрыл ладонью ее уста и велел молчать, говоря:
«Зачем ты богохульствуешь? Замолчи! Замолчи, несчастная, ведь бог слышит тебя!»
На висках его вздулись жилы, и это, ей-ей, плохой признак. Видно, подымался в нем гнев. Отшвырнув меч, он вытянул руку, чтобы стиснуть любовнице глотку. Маркета не сказала бы уже ни слова.
Ах, ни в одном серале, ни в одном гареме, ни в одном женском царстве не было девицы прекрасней дочери Лазара. Миколаш любит ее. Привлекает к себе все ближе и ближе. Вдыхает аромат ее волос, касается ее рук, окровавленных рук, мягких, бессильных рук, ручонок, ручек, исхлестанных ветвями лесной чащи. Ни благочестие, ни богохульство, ни обычаи, ни нравы не разлучат их. Разбойник наклоняется к возлюбленной, чтоб шепнуть ей словечко на ухо. Какое? Глупое, пустое, никчемное. Словечко, лишенное смысла для всех, кто не любит.
Они провели последнюю свою бессонную ночь, и Александра была поблизости. Утром они простились, Маркете пора было отправляться в путь и выйти из леса. И опять противится она этому, снова умоляет позволить ей остаться или хотя бы проводить Миколаша до скалы под названием Дивина. Возлюбленный согласился. Кони их, пощипывая траву, шли неторопливо, а вот конь Александры мчался вскачь. Нетерпеливая наездница гнала его вперед, даже не оглядываясь на приятельницу. Александра спешит, хотя ей некуда торопиться. Душа ее мрачнее тучи.
Там, где нужно искать ядрышко существа, ядро подсознательного, ядро чувствования, видения и слышания, ядрышко речи, различной у всех, ядрышко окрашенности, неповторимости и сходства, в том месте, там, в таинственной области тела, она слышала шелест и напрасные слова, повторяемые в минуты бессилия и слабости. Как часто мы хотим выразить невыразимое, как часто стремимся вместить в единое мгновенье то, что пребывает вне времени. Вы, стародавние повести о путешествиях в глубь собственного сердца, вы, были и небылицы, помогите ей открыть плотины речи! Пусть хоть одно робкое словечко скатится на ее язык!
Ах, Александра разговаривает сама с собой, и речь ее полна воспоминаний о превратностях, случившихся очень далеко. О, вошедшая в легенды скорбь влюбленных!
Приблизительно через час езды услышала Александра какой-то звук. Прислушалась; пожалуй, это не кабанье похрюкиванье и не волчий вой. Похоже, что всхлипывает человек. Сжав дубинку, подъезжает Александра к зарослям.
Боже мой, какая нежданная встреча!
Вы полагаете, что она увидела серну, обгладывающую почки ивы? Либо пасечника-медведя? Или рысь, трудящуюся над остатками вороньих потрохов?