Маркус Вольф
Шрифт:
— Ну что, уже доложил в Москву? Какая реакция?
И те вертелись как на сковородке.
Руководитель представительства звонил в Первое главное управление:
— Мильке пристает! В Москве сегодня политбюро было? Что обсуждали?
— Ты же знаешь, нас не информируют, — отвечал руководитель немецкого отдела разведки.
— Да, но Мильке требует.
— Ну что-то расскажи, — советовал московский коллега.
Одному только что прибывшему советскому разведчику министр позвонил поздно вечером домой:
— Ты сколько лет работаешь в органах?
— Почти
— Еще хочешь поработать?
— Хочу.
— Тогда запиши, что мне нужно, отправь сейчас же телеграмму в Москву и завтра сообщишь мне, что там ваши решили. — И повесил трубку.
Мильке со всеми был на «ты» — такова традиция немецкой компартии.
Возможность поговорить с министром представилась только после Нового года, когда Эрих Мильке изъявил желание попрощаться с начальником разведывательного отдела представительства КГБ СССР, который, отслужив положенные три года, возвращался в Москву. Мильке пригласил советского полковника и главу представительства к себе на девять утра. Они пришли за пять минут до назначенного срока. Министр был занят.
— Кто у министра? — поинтересовался руководитель представительства КГБ.
— Генерал-майор Рюммель, — сухо ответил помощник, который изо всех сил старался произвести впечатление невероятно загруженного работой человека.
Чтобы не продолжать разговор, помощник снял трубку телефона спецсвязи и стал листать секретный справочник в поисках нужного номера. Такой справочник был и в представительстве КГБ. К списку телефонов прилагалась памятка: «Принципы сохранения секретности и конспирации в телефонных разговорах».
Генерал-майор Рюммель, которого принимал Мильке, отвечал в министерстве за подготовку сети бомбоубежищ для высшего руководства ГДР на случай войны. Он приехал к министру пораньше, чтобы доложить: на заводе готова специально переоборудованная для министра боевая машина пехоты. Предполагалось, что этой бронированной машиной, которая внешне ничем не отличалась от обычной армейской техники, Мильке воспользуется в случае войны или штурма здания МГБ.
Генерал Рюммель сообщил Мильке, что внутри боевой машины пехоты установлен диван, обшитый кожей, на полу разложен двухметровый ковер, рядом с креслами расположен мини-бар с крепкими напитками и сигарами. Мильке любил и то и другое.
Доклад Рюммеля привел министра в отличное расположение духа. Он сердечно встретил советских гостей. Министр своим приказом наградил полковника медалью — это была самая высокая награда, которую можно было дать советскому человеку без согласования с ЦК КПСС. Кроме того, расчувствовавшийся Мильке подарил советскому полковнику фильмоскоп с большим количеством диапозитивов, на которых были запечатлены памятные места ГДР, и три тысячи марок в конверте — на покупку сувениров, как выразился министр.
Мильке не забыл сказать несколько подобающих случаю теплых слов о братстве чекистов двух стран. Все выпили по бокалу шампанского. На проводах присутствовал заместитель Мильке — начальник Главного разведывательного управления
Потом Мильке и руководитель представительства КГБ остались обсудить несколько вопросов. Вольф и советский полковник вышли в приемную, устроились на диване и заговорили о новом фильме, снятом братом Маркуса — известным кинорежиссером Конрадом Вольфом. Через десять минут Мильке выскочил в приемную:
— Ну что, Вольф, кто из вас кого вербовал?
Маркус Вольф, обычно острый на язык, смешался и начал, оправдываясь, пересказывать разговор. Мильке, не обращая внимания на его слова, стал прощаться с советскими гостями. Глава представительства КГБ вышел злой. На вопрос о новом агенте в ФРГ министр ничего не ответил, сказал, что выяснит.
Кроме того, главе представительства КГБ пришлось вести с Мильке неприятный разговор о награждении советских чекистов по случаю очередного национального праздника ГДР. Немцы выделили 50 наград руководству КГБ, а Москва хотела 60. Начался неприятный торг, в котором советский генерал выступал в роли просителя.
Стараясь смягчить неприятный осадок, он предложил Мильке выступить перед большой группой офицеров из Управления особых отделов Западной группы войск, то есть перед армейскими контрразведчиками. Министр согласился. Он это умел, говорил хорошо, без подготовленного текста и с юмором.
Он выступал три часа с небольшим перерывом, внимательно следя за реакцией аудитории. В частности, говорил о разгильдяйстве советских военных, которое поражало немецких товарищей. В справке МГБ сообщалось: «На открытых мусорных свалках, а также в местах проведения учений Группы советских войск в Германии в 1985 году обнаружено: 4070 патронов для автоматического оружия, 359 патронов большого калибра, 50 артиллерийских снарядов, 197 мин, 4 ручные гранаты и три ракеты».
Но случались ситуации и похуже. Министр Мильке переслал в представительство КГБ справку о том, как в одной из частей Группы советских войск сдали на металлолом новенькие танковые гусеницы и получили наличными 50 тысяч марок…
Эрих Мильке чувствовал себя крепким и бодрым и надеялся жить и работать еще очень долго. Он с особым интересом слушал рассказы о советских долгожителях с Кавказа, которые и в 90 лет сохраняют работоспособность.
После выступления перед советскими контрразведчиками командующий группой войск и глава представительства КГБ пригласили Мильке выпить по рюмочке.
— Вы спрашивали меня относительно нашего нового источника в Западной Германии, — сказал министр главе представительства КГБ. — Я выяснил. Нового человека нет, просто улучшился уровень анализа в министерстве.
Министр Мильке врал советскому товарищу и даже не пытался это скрыть.
Как и всякого сотрудника разведки, Габриэле Гаст в принципе научили всему, что полагалось знать человеку ее профессии: умению вести наружное наблюдение и уходить от него, вербовать агентов и проводить с ними встречи, закладывать тайники, писать невидимыми чернилами, расшифровывать кодированные радиопередачи.