Мародер
Шрифт:
Подождав, пока первая порция витаколлагена впитается в кожу, я повторил процедуру. На четвертые сутки ребра срастутся, а рана на голове зарастет в течение сорока восьми часов, да так, что и шрама не останется. Беда только в том, что не было у меня четырех суток, и сорока восьми часов тоже не было. До вытирки, как сказал таймстебль, оставалось двадцать три часа двенадцать минут, а сейчас и того меньше.
Закончив обрабатывать раны, я надел халат, открыл дверь. Тень скользнула под халат, повисла на мне, но в этот раз я не ощутил
Я глянул на ноги, ожидая увидеть, что они полностью обтянуты черной тенью, как колготками, но ноги были самыми что ни на есть обыкновенными. Тогда я посмотрел в зеркало на свою спину и увидел нечто напоминающее трепыхающиеся черные крылышки. Этакий аггел из преисподней. Тень и здесь научилась прятаться, причем не без юмора.
Когда я вошел в гостиную, то увидел ужинающего за столом таймстебля. Преотвратное зрелище. Пальцами он извлекал из большой кружки ползучую ржавую плесень, отправлял ее в рот и закусывал листочками отрывного календаря.
– Пока вы мылись, я решил перекусить, – сообщил он набитым ртом. – Не возражаете?
– Не возражаю. Чувствуйте себя как дома, – процедил я, надеясь, что он ответит так же, как я ответил сэру Джефри: «С этим у меня проблемы». Очень хотелось убедиться, что сэр Джефри работает на службу стабилизации.
Но он ответил по-другому, явно мстя мне за предложение отведать красной икры:
– Спасибо. Не желаете присоединиться? – Приглашающим жестом он пододвинул ко мне кружку. – Листки календаря не предлагаю, вкус у них так себе. Вот когда печать на бумаге осуществлялась со свинцовых матриц – это да!
Воронцов мечтательно закатил глаза.
– Вас бы сейчас сфотографировать и снимок на Украину переслать для рекламного плаката. Цвет ржавой плесени там сейчас ценится, а у вас и физиономия подходящая – один в один как у их президента.
Я подошел к бару, достал бутылку водки, стакан, сел напротив. Воронцов так и не удовлетворил мое любопытство – связан он с сэром Джефри или нет. Да и какое это имело значение при тех крохах времени, которые остались до вытирки?
– Не советую пить, – строго сказал Воронцов, наблюдая, как я наполняю стакан.
– Это еще почему? – не согласился я, продолжая наливать. – Приговоренному к смерти не отказывают в последнем желании.
Воронцов взял стакан и отодвинул в сторону.
– Зачем, по-вашему, преступнику дается двадцать четыре часа после флуктуационного сдвига? – спросил он.
– Чтобы он привел мирские дела в порядок, – криво усмехнулся я, – и с чистой душой канул в небытие.
Я потянулся за стаканом, но Воронцов отодвинул его еще дальше.
– Это время дается для того, чтобы преступник попытался исправить флуктуационный сдвиг.
– Да неужели?! – воскликнул я с таким видом, будто услышал спасительную новость, и заглянул в мутные глаза блюстителя
Тогда я встал, принес из ванной комнаты пиджак и вывернул из потайного кармана на стол осколки разбитого вдребезги джампа.
– Еще вопросы будут?
Я бросил пиджак на пол, сел и снова потянулся к стакану. Однако и в это раз его не получил.
– У вас что, нет запасного джампа?
– И об этом меня спрашивает блюститель стабильности?
Я выразительно посмотрел на Воронцова. Производство джампов строго контролировалось службой стабильности, к тому же их изготавливали с настройкой на индивидуальные характеристики владельца, поэтому никто другой воспользоваться джампом не мог. Любой, кто пытался кустарным образом настроить джамп или сделать его дубликат, легко вычислялся по флуктуационному следу, и соответствующие санкции следовали незамедлительно.
– Выходит, вы сейчас в безвыходном положении?
– Выходит, что выходит… Отдайте стакан! Мне что, из горлышка пить?!
Воронцов перестал двигать стакан, но не отдал, а крепко зажал в руке.
– Быстро вы сдались. Не ожидал от столь активного пиллиджера.
– А вы что, хотите помочь? – раздраженно буркнул я, пытаясь отобрать у него стакан.
– Да, – спокойно сказал Воронцов.
Я замер от неожиданности и посмотрел ему в глаза. Мутный взгляд таймстебля ничего не выражал, но Воронцов не врал.
Кровь ударила в голову, и я наконец понял, зачем таймстебль задержал меня в аэропорту ничего не значащим разговором, почему таксист не довез меня до дома, а высадил в переулке у сквера, и отчего осколки моего джампа усеивали сейчас столешницу обеденного стола. Акция против меня была до мелочей рассчитана заранее… Вовсе не то, что я подумал, имел в виду таксист, когда сказал, что он «уже все получил». Мой проезд «от и до» был оплачен!
Страстно захотелось заехать кулаком в серую пупырчатую харю постанта, причем вложить в удар не только всю свою силу, но и гигантскую мощь межвременной тени. Однако я пересилил себя и сдержался. Еще больше, чем расплющить в блин морду Воронцова, мне хотелось жить.
– Зачем вам это нужно? – прохрипел я сдавленным горлом.
Воронцов нехорошо оскалился мелкими зубами. Будто жаба улыбнулась, если бы у нее были зубы.
– Скажу – не поверите.
– А вы скажите так, чтобы поверил.
– Хм… – Он усмехнулся. – Резонно. Допустим из чисто альтруистических побуждений.
Я фыркнул.
– Ну вот, я же говорил…
– Вы обещали, что я поверю.
– Да?
– Да.
– А вдруг мне нужны деньги? – сказал Воронцов, демонстративно оторвал листок от перекидного календаря и принялся жевать. – Вы не допускаете, что постантам тоже хочется красиво жить?