Марш 30-го года
Шрифт:
– Я вас хорошо знаю: вы мать Алеши. Я много раз видела вас на улице. Здравствуйте.
Василиса Петровна смотрела на девушку внимательно, просто, серьезно, наклонила голову, протянула сухую, сморщенную руку.
– Здравствуйте. А вы кто будете?
– Я Нина Остробородько. Не слыхали?
– Вы - доктора дочка?
– Доктора. Вы у него лечились? Да?
Василиса Петровна улыбнулась:
– Я еще никогда не лечилась...
– У вас такое здоровье?
Степан отозвался:
–
Нина весело, искоса глянула на Степана:
– А я и вас знаю, мне Алеша рассказывал: Степан Игнатович? Говорит, вы - человек мыслящий?
– Какой? Какой человек?
– Мыслящий. Думаете много.
– Во! Наврал тебе Алешка! Это когда в бой идти, тогда действительно все думаешь и думаешь. А если обыкновенно, так тут нечего думать. А ты к нам по какому делу?
– А это уж... есть и постарше тебя. Василиса Петровна, прогоните их: вот его и господина офицера. Мне с вами нужно по секрету.
Господин офицер, забыв, что он без пояса, стукнул каблуками и поклонился, но сразу после этого схватился за то место, где полагалось бы быть поясу, и неловко, боком прошел опасное место мимо Нины - выскочил в сени. Степан было возразил:
– Да я - свой человек...
– Иди, иди!
– Василиса Петровна подтолкнула его.
В сенях капитан оглянулся на Степана:
– Черт! В таком виде! Я думал, тут таких не бывает.
Степан при помощи пятерни разбирлася в затылке:
– Вот тебе и задача! Это ж тебе барыня, а все-таки и поглядеть приятно: женщина, сразу видно, - я даже взоперл, говорит-то как: Степан Игнатович - мыслящий человек! Чего это она пришла, послушать бы...
Капитан с досадой похлопал по карману - папирос не было. Степан был в нетерпении:
– Да что же мы? Здесь и будем стоять? Капитан!
– А может, они недолго.
– Две бабы собрались? Недолго?
– И курить нечего.
– И курить нечего! И моя махорка там. Вот, брат, так и на войне: когда наступаешь, видно, куда тебе нужно. А когда отступаешь, ну... куда попало, туды и прешь. Нам с тобой надо бы в комнату бежать, а мы в сенцы. Как это называется? Это называется: паническое бегство.
Он приоткрыл дверь в кухню:
– Василиса Петровна! Разреши перевести войска на новые позиции.
Василиса Петровна что-то ответила, потом донесся молодойц женский смех.
– Получили разрешение, идем, капитан.
Через кухню Степан прогремел как мог, капитан прошел на носках, расставив руки, не глядя в стороны. За ними следили две пары серых женских глаз: одни - молодые, сильные, красивые, другие - бесцветные, изжитые, но и те и другие улыбались, и в тех и в других искрилась ласковая ирония.
– Помирились, - сказал Степан, закрыв за собою дверь.
– Чего этой нужно, ну, что ты скажешь?
Капитан копошился в своем табачном богатстве. Из кухни глухо доносились голоса. Степан покружился по комнате и не утерпел. Дверь закрылась неплотно, и он с доступной ему и его сапогам грацией придвинулся к щели и насторожил ухо. Капитан закурил папиросу, замахал спичкой и только тогда обратил внимание на притаившегося у дверей Степана. Потухшая спичка остановилась на самой середине пути, он возмущенно шепнул:
– Степан!
– А?
– Что ты делаешь, черт сопатый? Разве можно подслушивать?
Степан отмахнулся от него и открыл рот, чтобы лучше слышать. Капитан с решительной хмуростью подошел к нему, тронул за локоть:
– Это же безобразие! Они не хотят, чтобы мы слышали - значит, секрет.
– Да отстань ты, - рассердился Степан.
– Секреты! Вот я секреты и слушаю!
– Да как тебе не стыдно? Это подлость, понимаешь!
Капитан тихонько бубнил в усы. Степан злобно обернулся к нему и тоже зашептал, передразнивая капитана:
– Подлость! Что это тебе, буржуи какие или меньшевики, допустим? Свои люди говорят, чего там! Вот помеашл мне. Иди себе! "Подлость"!
Он снова устроился у двери и через полминуты завертел головой от удовольствия. Капитан отошел к оунк и изредка оглядывался на Степана с осуждением. Степан долго слушал, потом в последний раз крутнул голвоой, открыл дверь в кухню и ввалился туда с громкой речью:
– Да вы меня спросите, милые! Вы меня спросите. Что же вы без меня тут толкуете? Ай-ай-ай! Как же это можно - такие дела без мужика?
Вторжение Степана было встречено женщинами по-разному. Василиса Петровна глянула на Степана строго, махнула рукой:
– Господи, какой ты нахальный стал, Степан Иванович!
Но Нина Петровна спокойно подняла на Степана любопытные глаза:
– Да... Василиса Петровна! Он все равно подслушивает. Куда мы от него скроемся? Пускай уж тут сидит.
Она повернула к хозяйке добродушное, понимающее лицо, лукаво повела бровью. Василиса Петровна улыбнулась, довольная. Очевидно, Степан меньше всего мог помешать ей.
– Хорошо, говори, Степан Иванович.
Нина чуть-чуть приподняла нижнюю губу. Это у нее выходило дружески-кокетливо - движение милого, полнокровного, женского превосходства:
– Я тебя на "ты" называю, потому что и ты меня на "ты" называешь.
– А? На "ты"? Да называй, а как же. Тебе нужно... не знаю, как звать-то тебя: Нина, что ли?..
– Нина.
– Ну, пускай Нина. Тебе нужна, значит, хата и чтоб кормила тебя. Здесь у нас на Костроеме. А ты нам рабочий клуб устроишь. А папашу твеого, доктора, выходит, как будто, по шапке.