Марш 30-го года
Шрифт:
– Богомол приедет.
– Богомол? Богомол сиганет. Богомолу плеча не подставлю, - Котляров каблуком хватил по гвоздю, торчащему на трибуне, гвоздь свернулся в сторону.
На площади появились женщины. У всех ворот и калиток запестрели платки и юбки. Мальчишки стайками перносились с одного конца площади на другой. Отец Иосиф вышел из церковного дома, посмотрел на противоположную сторону и обошел площадь под домами. Марусиченко долго следил за ним, поворачиваясь на месте, а потом присел от удовольствия:
– Правильно, батя, правильно. Теперь ходи отряся
Из ворот фабрики Карабакчи показалось шествие. Впереди несли большой красный плакат, на нем написано: Вся власть Советам!
На широкой площади, кое-где покрытой помолодевшей осенней травой, это шествие сразу выделилось как нечто существенное. К нему медленно двинулись стреи народа, мальчишки побежали стремглав. В тот же момент из ворот завода Пономарева выступило другое шествие: тоже по четыре в ряд шли красногвардейцы. Винтовки у них за плечами, пиджаки, пальто, шинели туго перетянуты ремнями, а на ремнях красуются новые патронные сумки. Алеша идет слева, молодой и подтянутый, и потихоньку напоминает:
– Держите ногу, народ смотрит!
Ногу держали. Даже на мягком песке шаг красногвардейцев отдавался четким ритмом. Впереди колонны Николая Котляров, напряженный и серьезный, нес знамя.
В колонне табачников несколько человек - тоже с винтовками. Озабоченный Муха быстрым шагом направился к месту встречи. Закричал издали:
– Алексей! Слушай, Алексей!
Алеша оглянулся, заторопился, подал команду:
– Отряд... стой!
Муха подбежал довольный, табачники тоже улыбались:
– У тебя, Муха, настоящее войско!
– А как же! Товарищи... Если с оружием - в одну компанию... Чего там... Одно слово: пролетариат.
Высокий товарищ, с приятным чистым лицом, обратился к своим:
– Я думаю, он разумно говорит. В одном месте вся сила будет. Как вы, товарищи, скажете? И командир у них боевой, все как следует...
Муха ладонью разрезал воздух:
– Сильнее будет! Пускай посмотрят... эти... эти... городские.
– Очень замечательно!
– из колонны табачников первый с винтовкой вышел к Мухе.
– А чего это железнодорожники... есть у них Красная гвардия?
– У них все не ладится, - Муха прищурился в направлении к вокзалу.
Народ такой - служба движения! Выходи, выходи, ребята!
В колонне табачников закричало несколько голосов. Женщин здесь было большинство. Они вышли из строя и засмотрелись на Красную гвардию. Около десятка вооруженных озабоченно ткнулись в шеренги отряда. Описывая дугу своей палкой, Алеша крикнул:
– Товарищ Колдунов! Принять пополнение, рассчитать, проверить оружие.
Уже подпоясанный, деловой, расторопный Степан приложил руку к козырьку:
– Слушаю, товарищ начальник!
Он старым полковым жестом загреб левой рукой:
– Становись, которое пополнение!
Алешу дернули за рукав. Рядом стояла и в смущении переступала с ноги на ногу чернобровая, зардевшаяся девушка. Ее голова аккуратно была повязана большим серым платком, на груди обильной роскошью расходилась бахрома.
– Здравствуйте, - сказала она тихо и опустила улыбающееся лицо.
– Вы меня не признали, видно?
– Маруся!
Она со смехом рванулась в сторону. Но он поймал ее за плечи и обнял левой рукой с палкой, а правуюпредложил для рукопожатия. Вокруг громко рассмеялись девушки:
– Маруся кавалера нашла!
– У! Кавалера, - оскорбилась Маруся, но немедленно же улыбнулась, крепко пожала оуку и даже встряхнула ее:
– А я вас сразу признала!
– Ее глаза с сердитой огневой силой пробежали вокруг.
– От идите, я вам чтой-то такое скажу.
– Куда идти?
– Идите отсюда. Отсюда. А то они смеются...
– Ты на них не смотри, рассказывай.
– Я ничего не хочу рассказывать, я только одно. Как я тогда плакала, когда б вы знали! И хотела все до вас пойти. А потом приехали батюшка с матушкой и меня выгнали. Говорят: иди себе к своим пролетариям. А я сейчас поступила на карабакчевскую.
– А где ты живешь?
– А я тут живу, на Костроме.
– У отца?
– Мой отец еще в ту войну убитый, а я живу здесь у тетки. Товарищ Теплов, а отчевой-то в Красную гвардию только мужчин принимают? А если женщина, так почему ей нельзя?
– Видишь, почему: еще никто не просился из женщин. Да сколько же тебе лет?
– Семнадцать.
– Маленькая ты...
– Маленькая! Ой, господи ж боже мой, маленькая! А как стирать у батюшки, обед варить и на базар ходить, так вы не говорили: маленькая!
– Знаешь что, Маруся? Одной тебе будет... скучно, понимаешь? Если бы вдвоем. Подруг у тебя есть хорошая?
– А как же! Такая есть подруга!
Степан гупнул сапогом рядом:
– Алеша, едут! Смотри, на машине какие-то.
– Маруся, ты приходи ко мне с подругой. Поговорим.
Он подошел к отряду. Павел Варавва, становясь в строй, подмигивал: Алеша увидел длинную машину и, к своему удивлению, рядом с шофером - отца: Семен Максимович был на голову выше шофера, ветер расстрепал его легкую бороду, от этого старик казался еще строже. Светлая, летняя промасленная фуражка надулась ветром и была похожа на боевой шлем.
Шестьдесят человек Красной гвардии без команды выстроились. Линия свежих патронных сумок придавала ей вид действительно внушительный. К правому флангу подбегал с винтовкой старый Котляров:
– Опоздал малость, с трибуной этой. Что это за папы в машине? Да там же твой батько, Алеша!
На заднем сиденье автомобиля Алеша узнал председателя городского Совета рабочих депутатов Богомола. По сторонам от него подпрыгивали на подушке, удивленно приковались взглядами к шеренгам Красной гвардии Пономарев и Петр Павлович Остробородько. Богомол - без шляпы, с великолепной гривой темных прямых волос, чисто выбритый, похожий на поэта, но с лицом серым и опухшим - поднялся в машине, тронул шофера за плечо. Автомобиль остановился со стоном. В старомодном макинтоше, застежки которого ясно сверкали медными львиными мордами, Богомол вышел из машины и направился к Алеше. Молча протянул руку, обернулся к Остробородько: