Марш Акпарса
Шрифт:
В хлопотах никто не заметил, как у ворот остановилась другая повозка. Двор был полон народу, около Ковяжа толпились женщины, старики. О несчастье узнали в илеме, и люди все прибывали. На Эрви никто не обратил внимания. Она поискала глазами в толпе Аказа, но не нашла. Около повозки причитали женщины. Сердце Эрви дрогнуло. Она пробилась сквозь плотные ряды людей, встала на ступицу колеса, поднялась над повозкой. Узнала Ковяжа... Как дым, рассеялись мечты о радостной встрече. Глянула на зажатый в руке вюргенчык, расправила и покрыла им скрещенные на груди руки Ковяжа...
Утром чуть свет Аказ ушел. Ночной ветер разогнал толстые дождевые облака, небо прояснилось, выглянуло яркое, по-осеннему холодное солнце.
Эрви, проводив мужа, вышла во двор. На дворе девушки длинными пестами мяли в ступах волокно и пели монотонную, нескончаемую песню-жалобу.
Эрви вспомнила вечерний разговор с мужем, и в груди шевельнулось что-то острое, и сердце заныло нестерпимой болью. Она снова вошла в кудо, села на шкуры, разостланные на нарах, закрыла лицо руками и безутешно заплакала. А со двора неслась тоскливая мелодия, Эрви подхватила ее, всхлипывая, запела:
Что здесь ходил любимый мой,
Я от черемухи узнала,
Что тяжело вздыхал порой,
Березка стройная сказала,
Что разлюбил меня друг мой,
Давно известно сердцу стало.
Любимый мой... Желанный мой...
Так бывает всегда. Запоет женщина песню, выльет в словах печаль-тоску — и станет немного легче. Смахнула с ресниц слезы и Эрви. Смахнула, подумала про себя, какая она несчастная. Была она самой красивой девушкой в своем краю, ей предсказывали большую и долгую любовь, и сама Эрви верила этому. Но вот проходит жизнь, а любви нет.
Сколько лет ждала она встречи с мужем! Думала ли, что будет она такой печальной? Сначала спасала Ковяжа, он на краю могилы стоял. Какая уж тут радость. Потом Аказа спешно позвали в Свияжск. Пробыл он там больше недели, приехал, и снова утащили его друзья в Пакманов илем — что-то там недоброе случилось. Даже поговорить с мужем за это время как следует не пришлось. День и ночь полон дом чужих людей, как на постоялом дворе. То один ночует, то другой, а иногда по семь-восемь человек вповалку на полу спят.
До Эрви нет никому дела. Аказ привык один жить, люди привыкли к тому, что он всегда один был—лезут к нему и днем, и ночью. Сначала она хотела хозяйством заняться, но Аказ сказал: «Отдыхай, работников без тебя найдется». Стала наряды, привезенные из Казани, примерять — Аказ . велел эти обноски выбросить. Теперь принялась она вышивать мужу рубахи.
После полудня снова пошел мелкий, облажной дождь, и Аказ вернулся, весь вымокший до нитки. Попросил смену белья, переоделся спешно и давай снова натягивать кафтан.
— Куда ты? В такую непогодь посиди дома. Не вижу тебя неделями. Есть хочешь?
/
— Мне не до еды. Топейка был?
— Эшпай приходил — ушел.— Эрви развернула рубаху.— Ты посмотри, Аказ, какой я узор нашла. Хороший?
— Да, да — хороший,— ответил Аказ, а на узор взглянул мельком.
— Ты погляди. Я его вышила для тебя.
— Мне до узоров ли сейчас, Эрви, и до нарядов ли? Весь Горный край теперь — моя забота. Я поесть как следует не успеваю. Ем на бегу.
— Не только себя — людей замучил...
— Я думал, ты меня поймешь. А ты...
— Ну, отдохни немного. Если дома побудешь, что может случиться? Хоть ночью забудь дела.
— Все видишь ты и слышишь. Вот-вот война начнется. Кругом тревога. Вот-вот появятся русские рати. А ты говоришь: забудь дела.
— Посмотри в окно. Дождь льет как из ведра. Кафтан мокрый— простудишься. Захвораешь — дела совсем некому будет делать. Дождь пережди.
— Ладно.— Аказ снял кафтан, подсел к столу,—Давай поедим. Эрви побежала в изи-кудо и прямо в дверях столкнулась с
Мамлеем.
— Приветствую тебя, Аказ!—Мамлей снял шапку, ударил ею по колену, выбивая мокреть.— Салам, Эрви, давно тебя не видел.
— Великий юмо! Тебя кто погнал сюда в такую непогодь?!
— Сейчас осень. Дождь все время идет, его не пересидишь. А у нас — беда.
— Что случилось?
— Тынаш воду мутит. Он и раньше с Пакманом в паре ходил, а теперь совсем распустился. Натравил своих людей на наших — драка большая была. Дороги чинить никто не ходит...
— Что Тынаш хочет?
— Кричит: «Нам сотника татарина не надо!» Чувашей из сотен отделили. Меня не слушается. Поедем туда.
— Я русских жду. Войска должны прийти.
— Что же делать?
— Погрейся, обсушись, найди Эшпая. Он где-то близко. Недавно у меня в доме был. Скажешь ему — пусть свои три сотни ведет в ваш край, пусть Тынашу прижмет язык. А ты своих татар и чувашей веди в илем Эшпая. Уживемся как-нибудь.
— Зачем сушиться. Все равно промокну. Пойду.
— Будь здоров.
Эрви внесла миску со щами, оглядела кудо.
— Мамлей ушел? Прогнал его?
т * *
Аказ ничего не ответил, подошел к окну. Капли дождя барабанили по тонкой и прозрачной пленке из бычьего пузыря, натянутой
« *+* т» *
на рамку окна. Эрви сходила за хлебом и за ложками, принесла соленых грибов, а муж все стоял у окна. Потом заговорил:
— Нелегкая дорога мне досталась, путь я себе выбрал тяжелый. И он только начался...