Марш Акпарса

Крупняков Аркадий Степанович

В Свияжске встретил Андрейка старого дружка Аказа, с ко­торым вместе Васильсурск рубили. Вспомнили прошлое. Разо­шлись поздно вечером.

А наутро примчался из Москвы гонец с тайным царским наказом: спешно быть в стольном граде пушкарю Андрею Булае­ву, тысяцкому воеводе черемисского полка со своими воинами и также от чувашей быть в Москве Магмету Бузубову.

Подумал-подумал Аказ — кроме Ковяжа послать некого. А с ним послал Топейку, Саньку и Янгина.

Москва послов встретила, как и в первый раз, звоном коло­колов, блеском церковных золоченых маковок, несмолкаемым шумом и суетой. На папертях храмов толкутся, как и раньше, нищие, калеки, слепцы с поводырями.

На посольском подворье снова встретил их Алексей Адашев. Он все так же был деловит, говорил мало. Сразу же сдал Топей­ку и всех простых послов дьяку Приказа, а Ковяжа, Магметку и Саньку отвел в сторону.

— Вам троим отдыхать не дам, не взыщите. Умойтесь, прибе­ритесь— и к царю на совет.

— На какой совет?

— Поход на Казань начинаем. Государь о многом вас спро­сить хочет. Говорите подумавши.

Спустя час Адашев ввел Ковяжа, Саньку и Магметку в Грано­витую палату. Совет еще не начался, царское кресло пустовало. Под сводами палаты раздавались приглушенные голоса. Бояре, воеводы, князья — все были в сборе. Расселись вдоль стен.

Адашев подвел послов в передний угол, показал на лавку.

Места на лавке было мало — дородные бояре сидели на ней, не стесняя себя. Сначала сели Ковяж и Магметка, а для Саньки места совсем не осталось.

— Садись, садись,— улыбнувшись, сказал Адашев.— Боярин Даниил Петрович, потеснись малость,— и отошел.

— Ну куда ты лезешь? Ну куда? — ворчал тучный боярин, сдвигая разбросанные колени.— Мелочь безродная, а туда же. Охо-хо, до чего дожили!

Вдруг гул сразу стих. В Святых сенях показался царь Иван. В палате все как один поднялись, поклонились царю. Санька глянул на царя и сразу заметил — Иван Васильевич сильно из­менился. И времени вроде бы прошло немного с тех пор, как Санька видел его, а совсем другим стал царь. Сильно похудел, лицо осунулось, стало какое-то жесткое, неподвижное, глаза ко­лючие, пронзительные. Длинный с горбинкой нос походил на ор­линый клюв. Царь оглядел палату, сел в кресло. Шумно сели вслед за царем и бояре. Когда все утихло, Иван начал говорить:

— Собрал я всех вас: и тебя, брат мой Юрий, и тебя, брат Володимир, и вас, бояре, воеводы и советники, для великого решения. По совету отца нашего митрополита всея Руси и по вашему слову давно решено было — воевать Казань. Сколько терпели обид мы от нее — одному богу известно. Теперь эта пора прошла, приспело время наказать неверных агарян, гонителей веры христианской! Не о славе воинской, не о прибытках казне государевой помышляю я, токмо о защите народа православного думаю. Прямые злодеи и враги Христа — бога нашего — казанцы на всей окраине московской, которая к Казани глядит, льют кровь наших людей, в полон берут, земли грабежу предают. Клят­вы дают за всяко просто и тут же их нарушают, правды не знают и знать не хотят. Посему дале терпеть вероломства казанского не можно. И удумали мы с владыкой в день святого Тихона выступить на Казань, дабы град сей покорить и сделать его христианским на веки веков. И на сие великое и многотрудное дело я совета вашего прошу. Кто у нас ноне старший по летам? Ты, Андрей Петрович? Говори, твое слово.

Почтенный Андрей Вельяминов поднялся не спеша, поглядел зачем-то на свои пухлые руки, осторожно начал:

— Все мы молим господа бога нашего об одолении неверных казанцев. Но великую войну державе вести — не шутка!—Боярин поднял перст над головой.— В поход трогаться не рано ли? Лю­дишки наши к тому времени все в поле будут. А оторвем мы их от земли, глядишь, без хлеба, голодом уморим их. Дома-то и на пареной брюкве перебиться можно, а чем силу-рать кормить в далеком походе, ежели с собой не брать? Ежели не посеем да не соберем, то рать в походе мы не прокормим. И посему поход сле­дует починать с осени. Вот и казанский мурза Чапкун то же гово­рит...

— У мурзы свой язык есть,— недовольно перебил царь Велья­минова.— Скажи, Чапкун, твой совет.

— Казань возьмить мужно только зимой,— ответил Чапкун, переминаясь с ноги на ногу.— Всю лето, всю осень вокруг Казани гирязь, балот, пока не замырзнет, войска не пройдет. Я всю сказал.

—Ты, боярин, что сказать хочешь? Говори.

— Хоть наш совет и тайный, государь,— молвил, вставая, вое­вода Иван Шереметьев,— одначе в таком деле шила в мешке не утаишь. Я чаю, в Крыму о нашем походе вскорости будет известно. И в тихое время как весна со двора, так татарин на двор, а коль узнают, что нашей рати в Москве нет—налетят не­медля. А зимой крымцы на нашу землю не ходят. Я думаю то же: осенью на Казань надо идти. Способнее и безопаснее.

— Как вы, послы Горной стороны, думаете? — спросил Иван, в упор глядя на Ковяжа.

Ковяж встал, поправил пояс и, как советовал ему Санька, не торопясь, начал:

— Наши люди говорят: тот рыбак дурак, который рыбу ловит и пить домой ходит. Зачем ему пить домой ходить, если под ним целая река воды. И зачем, великий царь, твоему войску голода бояться, если перед Казанью целая земля с народом моим — твои друзья. Иди, государь, смело в наш край — людей твоих прокормим. Мы, марийцы, такой народ: если ты наш враг — мы тебя убьем, если ты наш друг — рубашку последнюю отдадим. Мы, как змея, изгибаться не умеем. Мы — прямые люди. И я говорю тебе: иди в поход в любое время, только не зимой. Зимой леса мертвые, земля худая — пропасть не долго, а летом и зверь в лесу мясо даст, и травы для лошадей сколь хочешь, и рыба в реке, и люди летом добрее.

— Позволь и мне, государь, слово молвить,— сказал Санька.

— Говори.

— Ведомо тебе, государь, что я всю черемисскую землю исходил вдоль и поперек, и болот и лесов там видимо-невидимо. Грязь и болота для войны не помеха. И мой совет — на Казань надо идти немедля, потому как время-то больно удобное — там неурядица сейчас. А ежели к зиме, то они успеют укрепиться.

— Пусть за болота у тебя, государь, душа не болит,— сказал Магмет Бузубов, вставая.— Наши люди где надо мосты сделают, гати насыплют. Мы сами впереди твоего войска пойдем — прове­дем по самым лучшим дорогам.

Грановитая палата загудела. Царь, посветлевший лицом, го­рящим взглядом оглядывал бояр. Все читали в его глазах укоризну.

— Позволь, государь!— рывком поднялся с места Воротын­ский.— По взгляду вижу — плохо думаешь о нас. Вот, думаешь, иноземцы, язычники в деле нашем о пользе державы больше ра­деют, чем бояре да воеводы. Сие не так. Вельяминов да Шереме­тьев— люди старые, они больше о земских делах заботятся, а о походе ты нас, воевод, спроси. Вестимо, надо сейчас войну начи­нать, потом будет поздно. И коль черемисские люди нам помогут, то и куда добро! Мой совет таков: идти в поход всему войску.

— А Москву без защиты оставить?— выкрикнул кто-то из бояр.

— Дозволь, государь, совет высказать. Многожды мы ходим на Казань и все по одному пути — через Владимир, Нижний Новго­род на Васильсурск. А теперь надо иной путь выбрать—вести рати через Коломну, на Рязань и далее к Алатырю. Тогда более поло­вины пути нашей рати будет во близости к тем дорогам, по кото­рым крымцы на нас ходят. В случае чего можно быстро вернуться.

— Спасибо тебе, воевода, за мудрый совет.— Иван развернул свиток-карту, долго водил по ней пальцем. Бояре и воеводы при­тихли.