Марш Акпарса

Крупняков Аркадий Степанович

— Размыслили мы с воеводами сей поход вести двумя путя­ми,— начал говорить Иван,— а князь Воротынский посоветовал еще и третий путь. Коль будем живы и здоровы, то июня 16 дня тронемся с богом. Главным воеводой ставлю брата моего Воло­димира, а в нашем царском полку воеводами станут Володимир Воротынский да Иван Шереметьев. В сторожевом полку воевода­ми быть Василию Серебряному да Семену Шереметьеву. Полку правой руки идти под воеводством Андрея Курбского да Петра Щенятьева. Большому полку даю в воеводы князя Мстиславского да Семена Воротынского. Левой руки полк пойдет с Дмитрием Плещеевым да князем Микулинским. Хан Шигалей поведет свой полк, а полки чувашский да черемисский, что пребывают сейчас на Свияге, свести в один полк и звать тот полк горным. А воеводы пусть там будут Акубей Тугаев да Магмет Бузубов.— Царь огля­дел палату, разыскивая кого-то, потом спросил:

— Андрюшка Булаев здесь?

— Тута я, государь!

— Сколько лодок потребно для пушечного наряда?

— Триста больших да сотни полторы малых.

— Завтра же беги в Муром, и чтобы к нашему приходу на ок­ском берегу сии лодки стояли бы.

— Будет сполнено, государь.

— Наряд большой, пушки стенобитные, зелье и все прочие припасы мы по воде пошлем. Тут уже тебе, князь Морозов, послу­жить придется. И клюшники мои с казной и со всеми припасами с тобой тоже пойдут. А мы, как бог часу даст, пойдем вторым пу­тем через Владимир да Муром. А князь Курбский поведет полки третьим путем, через Колычев на Рязань и Мещеру. В Алатыре сойдемся, а там буде видно. Может, я неладно размыслил? Мо­жет, у бояр иные мысли есть?

В палате — молчание.

— По-доброму размыслил, государь,— за всех ответил Горба- тый-Шуйский.

Еще по дороге в Москву Сююмбике обдумала все. Алим Кучаков хоть и мил сердцу царицы, но это не тот конь, на котором можно снова въехать в Казань. Казанцы его ненавидят. Сейчас в подручные надо и смелого, и умного, и честолюбивого. Хорошо бы из московских доброхотов. И вышло, что мурза Чапкун — самый подходящий человек.

Как только в Москву приехала царица, сразу Чапкуну дала знать.

Через неделю очутился мурза в Казани, поговорил о чем-то с кулшериф-муллой, побывал у хана Эддин-Гирея, а на другой день на большом молении в мечети перед всем народом сказал:

— Простите меня, правоверные, за то, что служил я москов­скому царю. Видит аллах, больше нет сил моих обманывать свой народ. Недавно царь Иван позвал меня вместе со всеми на совет, и я своими ушами слышал, как на том совете собрались урусы по­губить Казань. Жестокий и кровожадный царь — да покарает меня пророк, если я лгу — повелел воеводам истребить весь род: муж­чин убить, молодых женщин взять в наложницы, а старух, стари­ков утопить в реке. Берегитесь, казанцы. Если жить хотите — все от старого до малого беритесь за мечи.

Если прежде слухам об истреблении верили и не верили, то те­перь сомневаться было нельзя — о том, что Чапкун-мурза был на совете у царя, знали многие.

Стали ковать мечи, делать копья, готовить стрелы. Сплошным ополчением ощетинивалась Казань.

16 июня после молебна в Успенском соборе русская рать тор­жественно выступила из Москвы. Топейка с полусотней черемисов еще раньше ускакал вперед, чтобы поднять людей, устроить до­роги, починить мосты.

Ковяж и с ним полторы сотни черемисских воинов присоеди­нились к полку правой руки, Магмет Бузубов с таким же числом черемисов и чувашей прошел с ертаульным полком. Санька и Янгин остались в большом полку.

До Коломны войска должны были дойти все вместе, а там уж разойтись по трем дорогам. Но этому не суждено было сбыться.

Вот что узнали мы из Шигонькиных записей:

«...И пришла Государю весть на пути, пригонил из Путимля станичник Ивашко и сказал, что идут люди крымские во множестве к Украине государевой и уж Донец Северской перелезли. Государь, слава богу, не устрашился, а спокойненько повелел Большому пол­ку остановиться под Колычевым, а Передовому под Ростиславлем, а Левой руке под Голутвином, и коли царь крымский придет, по­велел делати с ним прямое дело.

Месяце июне 21 дня противу среды пригонил гонец с Тулы и сказывает, пришли крымцы к Туле и град обложили.

Государь тотчас посылает полк Правой руки да Ертаул-полк да Большой полк в Тулу, а сам повелел свой царский полк наго­тове держать. Вечером в четверток приволокли государю крым­ского языка, и говорит тот нехристь, что хан крымской Давлет-Гирей и с ним 30 тысяч воинов пошли на Русь, чтобы Москву и иные города пограбить и паче всего помеху казанскому походу учинить. Одначе Тулу взять хан не смог, а узнавши, что вся русская рать к Туле идет, в страхе побежал обратно.

Государь языку тому веры не дал. А в пятницу рано приехал от воевод сотник Глебов и сказал, что на реке Шиврони воеводы Щенятьев да Курбский хана догнали, людей его многих побили и многих живых поймали и полонили. Хан побежал и телеги свои пометал и вельблуды многие порезал и живых побросал.

Порадовавшись победе и поблагодарив бога, Государь повелел воеводам возвращаться в Коломну, а на Свиягу послал Федьку Черемисинова, дабы возвестить там своим воеводам о погублений крымцев и о своем шествии ко Казани».

В Коломне снова был совет. Воодушевленные победой над крымским ханом, войска, несмотря на усталость, готовы были про­должать путь на Казань.

Воеводы, проверив полки, доложили царю, что потери в бою малы, люди к походу готовы.

В понедельник 26 июня русская рать тремя путями двинулась на Казань.

Полк правой руки пошел по новому нехоженому пути. До Рязани шли совсем хорошо. В деревнях покупали хлеб, мясо, лук, толокно. Лошадей было совсем мало — все ратники шли пешком, и потому коней довольствовали подножным кормом.

Довольно благополучно добрались до Мещеры. А после Ме­щеры и началось. В первый же день чуть не погубили половину людей. Ертаульная сотня, шедшая впереди полка, встретила боло­то. Ратники покачались на зыбкой, будто ременной, затравине, не проваливались. Всей сотней прошли версты две с половиной.

Дальше бровка болота кончилась. Дали сигнал воєводам. Надо было идти постепенно, через промежутки, но об этом никто не подумал, и вся многотысячная громада людей ступила на зыбкую землю. На середине болота затравь вдруг разорвалась и на поверх­ность вырвалась коричневая жижа. Передние ратники сразу по шею ушли в болото. Другие, увидев опасность, ринулись назад. Но затравь, порвавшись в одном месте, стала расходиться всюду, и скоро почти половина людей погрузилась в болотную грязь.