Марш Акпарса

Крупняков Аркадий Степанович

Сегодня на поляне многолюдно. Чка собрал сюда всех мужчин.

— Мужчины! — сказал он,— на берегу Корак-иксы^[1] появились люди чужого племени. Я думаю — это добрые люди. У них есть семена хлеба, и они хотят родить его на нашей земле. Что думают мужчины об этом?

— Иметь свой хлеб — больно ладно! — воскликнул младший сын старейшины Ургаш.— Однако страшно. А вдруг мурза узнает?

— Все мурза да мурза! — крикнул Топкай.— Мы, как овцы, ша­рахаемся по сторонам при одном его имени. Мужчины мы или нет? Пора сказать нам свое слово — вон сколько нас! Мы отдаем ему ясак, пусть не мешает нам жить, как мы хотим. Земля здесь наша, н мы будем родить на ней хлеб!

— А если придут воины Япанчи и потопчут все наши посевы?

— Если сломают хребет каждому, кто ослушался? Что тогда?

— Кто это говорит такие слова? — Чка поднялся.— Я не узнаю моих сынов и внуков. Есть великая правда на свете: каждый че­ловек волен брать от земли все, что она может дать. Боги помогут нам отстоять эту правду от жестокого и несправедливого мурзы.

— Дай я скажу, отец,—Топкай вскочил на пенек.— Мужчины, слушайте! Нас тут сорок патыров, у каждого нож и стрелы. А ес­ли поднять всех наших людей, если послать ходоков в соседние илемы, можно набрать три сотни человек. Неужели мы не защитим себя?

— Защитим, Топкай! — раздались голоса.

— В обиду себя не дадим!

— Ты зря сказал — мы не овечки!

— Я это же говорю. Надо идти к людям на Корак-иксу и при­нять их в свою семью. Надо самим родить хлеб.

— Да будет так,— сказал Чка, подняв руки над головой.

Ешка все лето помогал старикам добывать мед. Санька подру­жился с Ургашем, и они все дни пропадали в лесу, на охоте. Ни­когда ранее столь удачной охоты Санька не видывал. Леса были полны зверьем: белки, лисы, куницы, а к осени пошел черный со­боль. Не было такого дня, чтобы Санька не натянул на рогульки десятка полтора шкурок. Ургаш и другие охотники добывали шкур еще больше. Мясо сушили впрок. Летом еду давала речка. Шигонька с Топкаем пристрастились к рыбной ловле и все дни проводили на реке.

Ирина помогала женщинам руэма в их обычных домашних делах.

Уходя на охоту, на рыбную ловлю, люди проходили мимо полян и радовались. Невиданное дело: овес вымахал до пояса, стоял гу­сто, отливаясь темно-зеленой волной. Потом начал исподволь жел­теть.

Убирали урожай всем руэмом.

Санька и Шигонька дивились, глядя на вороха обмолоченного зерна. Половину оставили на семена, остальное разделили поровну на каждое кудо. Пусть всем досталось не так уж много, но это был свой хлеб, за который не нужно было платить шкурками, медом и мясом.

Праздник первого урожая был самым веселым и продолжи­тельным. Гуляли пять дней. Бабы мололи зерно на каменных жер­новах, пекли пышные блины, Ешка приготовил острую, хмельную медовщину, нажарили много мяса и рыбы, всего понемногу при­несли в жертву богам, а потом вышли на поляну.

Среди старых песен появилась новая. Ее пели девушки, и она, вероятно, родилась тут же, на этом празднике.

Мы неделю вымеряли,

Мы неделю корчевали,

На расчищенной поляне Вырос хлеб.

А мы сеяли его,

И растили мы его —

Убирать тот хлеб придется Тоже нам.

И муки всем нынче хватит —

К свадьбам, к праздникам, к блинам —

Всем невестам, женихам]

Там, где Шуля впадает в реку, которая течет к илему охотника Кундыша, находилась земля татарина Абаса. Какая злая судьба занесла предков Абаса в эти глухие места, никто не помнит. Мо­жет, нарочно послали сюда мурзы своих подданных соплеменни­ков, чтобы те помогали им держать в повиновении черемисов—кто знает? Может, сами убежали от гнева жестокого властелина, мо­жет, изгнали их татары из своих улусов за какую-нибудь вину. Не­известно, как жили между собой предки Абаса и первые чкаруэм- цы, но теперь соседи живут дружно. Да и что им делить? Ясак они платят наравне, мурза Япанча, так же как и чкаруэмцам, запре­щает Абасу сеять свой хлеб, а в годы нужды и татары терпят одно горе.

Поэтому Абас, узнав о том, что в Чкаруэме выращен свой хлеб, сразу поехал к соседям. Чкаруэмцы встретили его приветливо, уго­стили блинами, привели в кудо к русским.

Погостил Абас у соседей не долго. В его лодку погрузили чка­руэмцы три мешка овса, а в лодку Топкая — одну соху. И поехали Топкай и Шигонька провожать соседа до его дома.

Потом наступила зима. Шигонька решил, что теперь пришла пора приобщать язычников к православной вере, благо, времени для этого в долгие зимние вечера хоть отбавляй.

Мурза Япанча, будто стрела, спущенная с лука, летит, не счи­таясь ни с чем, разит всякого, кто стоит на пути.

И оттого удача всегда сопутствует Япанче. Для него опасно­стей не существует.

Появился в его землях недруг — мурза не спрашивает, сколько врагов, он только успеет узнать где — и вот уже взвился любимый конь под Япанчой, и некогда ждать, когда соберутся его джигиты. Как вихрь, налетит на врага, разметает противника по сторонам, нанесет великий урон — и нет Япанчи, попробуй, догони его.

Так случилось и этой весной. Узнал мурза, что в землях Абаса и в Чкаруэме появились русские люди, гнев закипел в глазах Япан­чи. А как узнал, что эти русские в прошлое лето привезли череми­сам зерно, посеяли его и убрали, совсем рассвирепел и послал в Чкаруэм по только что просохшим дорогам пятерых воинов. Те вернулись с тревожной вестью: чкаруэмцы посеяли овса в три ра­за больше, чем в прошлом году и намерены отстаивать свои посевы.

Япанча, вскочив на коня, помчался в лес. Пятеро джигитов за ним следом...

Отец Япанчи переехал в Казань из Крыма. Был он не знатен и не богат, но отличался смелостью и жестокостью.

В одном из набегов на леса добыл он девушку редкой красоты, привез ее в свой гарем. Отец ее, очень богатый черемисин, предло­жил за дочь богатый выкуп — десять тысяч шкурок. Взял татарин шкурки, вернул дочь, но не одну. Родила она от крымца сына, и назвали его Япанчой. Рос Япанча среди черемисов, стал лучшим стрелком, лучшим наездником, жестоким воином. Собрал вокруг себя таких же разбойников, как и сам, принялся грабить лесные илемы. Крымская кровь текла в его жилах. Все больше и больше богател дед Япанчи, все шире раздвигал границы своих владений. После продажи десяти тысяч шкурок пошел в гору и отец Япанчи. Он начал торговать и тоже сильно разбогател. Пришло время, умер дед, погиб в набеге отец, а Япанча, соединив два богатства в одно, переехал в Казань. Стал он влиятельным и знатным. Опо­рой ханского трона стал. И отдал хан Япанче всю Луговую сто­рону во владение.