Марш Акпарса
Шрифт:
Драка в думе для молодого государя — не новинка. Такие потасовки он даже любил и смотрел на них с наслаждением, взобравшись на трон с ногами. Но сейчас били его любимца за правдивые слова, и потому Ивану нужно было остановить бояр. Он крикнул, но на это не обратили внимания—Воронцова волокли к выходу.
— Владыка, останови их!—Иван повернулся к митрополиту Макарию и указал на дверь...
Макарий с похвальной для его возраста поспешностью побежал по палате, волоча мантию по каменному полу. Князь Фома Головин, увидев владыку, понял, что он спасет его давнего недруга Воронцова, и бросился наперерез. Но не успел. Макарий пробежал мимо, и перед Фомой мелькнул хвост белой мантии. Головин наступил на этот хвост. Митрополита.дернуло назад, раздался треск, мантия порвалась,и владыка растянулся на полу. Тогда Иван подбежал к Макарию, поднял митрополита, посох и, догнав
Андрея Шуйского, тянувшего свою жертву через порог, ударил его посохом по шее.
Шуйский выпрямился, схватил Ивана за подмышки, прижал к окну и, обдав запахом чеснока, прохрипел:
— Ты кого, молокосос, бьешь? Да я тебе в деды гожусь. Да я из тебя весь дух выбью!
Иван взглянул в окно и увидел на крыльце братьев Глинских. Они ждали знака. Только тут вспомнил про них перепуганный царь. Он пнул Шуйского в живот и, отскочив от него, махнул рукой.
В палату ворвались Юрий и Михаил Глинские, с ним десяток псарей.
Иван быстро прошел к трону и, указав на Андрея Шуйского, спокойно произнес:
— Вора и убийцу Андрюшку взять.— Потом, когда псари схватили князя, добавил:—Псам его на растерзание.
Шуйские бросились к Андрею на выручку, но поздно: за плечами у каждого стояло по три дюжих псаря.
Бояре, перепуганные неожиданным поворотом дела, робко стали рассаживаться по своим местам. Украдкой поглядывали они в окна, их еще более сковывал страх: на кремлевском дворе десятками ходили вооруженные псари и наземники. Царь сидел на троне н молчал. Молчали и бояре.
Гулко прозвучали спешные шаги по ступенькам крыльца, и в палату вбежал Юрий Глинский.
— Прости, государь. Слуги твои верные, но неумелые переусердствовали: вора и убийцу Андрюшку Шуйского, не доведя до места, разорвали. Как повелишь поступить с ними?
— От имени моего их пожалуй. А Юрку Темкина, поднявшего руку на честного князя Федора,—на плаху.
Глинский махнул рукой в сторону Темкина. Псари увели его.
— Фому Головина за святотатство и оскорбление владыки — в цепи и сослать в отдаленные края. Отныне будет так со всяким, кто на честь царскую посягнет. Турунтай, говори дальше про иноземные дела. Говори честно! Коль будешь врать...
Турунтай дрожащими руками развернул свиток, но сколько ни пытался произнести хоть одно слово, губы не слушались его. Нечего греха таить: иноземные дела он вел из рук вон плохо, дары, VI пенные от посольства, с Шуйскими делил и потому чувствовал около своей шеи плаху и топор палача.
Ну, что — язык съел?—Иван рассмеялся,—Сколь помню, на совете за тебя говорил Шуйский. Ноне Андрюшки нет, видно, мне придется сказать. Слушайте, бояре! Сколько раз неверные поело» к нам слали и клятвы творили? Превеликое множество раз. И никогда в правде и правоте этим клятвам не пребывали, ложь і корили, христиан наших хватали в плен тысячами, многие церкви наши осквернили, привели в запустение. Может ли терпеть сие наша благочестивая держава? Скажи, отец наш Макарий.
— Поругание веры христианской терпеть не можно, сын мой!
— И я так мыслю. А посему нынешней же весной послать на казанцев рать и воевать не токмо в наших пределах, но и на их земле.
— Позволь, государь, слово молвить,— поднялся с места Басманов.
— Говори, Алексей.
— До весны рать готова не будет. Я не знаю, ведомо ли тебе, но у нас все рати бояре разослали на окрайные рубежи. Воевода Курбский на южных рубежах, князь Серебряный с войском в Вятке, воевода Львов в Перми, Воротынский на литовских рубежах. В Москве лишь воевода Пунков с малой ратью. За зиму войско не собрать.
— А разве я повелевал собирать войско?—царь насмешливо глянул на Басманова, потом на Федора Шуйского, по приказу которого были разбросаны рати.—Я повелел послать рати на Казань, и они пойдут. Князь Федор Шуйский!
— Я тут, государь.
— Большой полк с воеводой Семеном Ивановичем Пунковым, говоришь, в Москве? Где наш передовой полк?
— Во Владимире с воеводой Шереметьевым.
— Сторожевой?
— В Нижнем Новгороде с воеводой Давидом Палецким.
— Пусть все эти полки к весне будут на Волге и по-легкому на стругах идут к Казани... Окромя того, пусть князь Василий Се- ! ребряный, оставив Вятку, всей ратью идет в Казань же, и Львов, оставив Пермь, тож. И пусть сойдутся они в едином месте в один, день, в один час, как будто вышли с одного двора, и пусть вершат мое повеление. А посольство в Крым догнать и вернуть. А дары водворить в казну, и ты, слышь, князь Иван,—водворить полностью.
— А ежели Саип-Гирей крымский на нас пойдет?
— Не пойдет. Пугает только. А что касаемо астраханского посла, то дружбу от него принять, даров не давать, говоря, что мы,| русские, привыкли дружить бескорыстно. Князь Турунтай, скажи с какою просьбою пришли валахские послы?
— В-воевода К-крестовладович просит поможения для того, чтобы откупиться от туркского султана. И просит он три тыщи золотых червленых.
— Скажи послам, что просимое будет им дано. Воевода ва-1 лахский не токмо наш давний друг, но по деду моему близкая нам родня. И кто ему более поможет, ежели не мы? Что еще из ино- земных дел у нас осталось, князь Турунтай?
— Более ничего, великий государь.
— Ну и слава богу. Спасибо за совет, князья и бояре. Идите по домам с миром.
Выходя из палаты, князь Шкурлятьев шепнул Федору Шуйскому:
— Орленок-то наш оперился. Не заметили—когда.
— Не только оперился, а и когти показал. Мыслю я, власть боярская самодержавная кончилась,— ответил Шуйский и, вздохнув, добавил:—Помяни, господи, душу новопреставленного раба твоего Андрея.
До весны молодой царь нагнал на бояр, князей и воевод такого страху, что те, уходя на государеву думу, каждый раз прощались с родными.