Марш Акпарса
Шрифт:
— Сколько раз на советах мы говорили: «Давай, будем думать»,— начал Аказ.— Сколько передумали, а народ наш в нищете. Видно, плохо мы думали, не в ту сторону глядели. Давайте на Москву поглядим. Никто нас от мурзы Кучака не спасет. Ханы в Казани меняются почти каждый год, а он неизменно грабит нас. У нас силы встать против Кучака хватит, и мы прогоним мурзу. Но тогда поднимется за него все ханство, и снова умоется наш народ кровью. А встать против всего ханства сил у нас не хватит. Но мы можем умножить свою силу. Надо просить русского царя, чтобы он взял нас под свою руку и защитил. Если мы с Москвой будем, никто не посмеет поднять на нас меч. Вот о чем думать надо.
Молчат старики, смотрят на огонь костра. Думу про русских взять в голову легко, но будет ли от того легче жить?
И снова говорит Сарвай:
— Про русских не только ты, Аказ, думаешь — весь народ об этом говорит. Но много ли мы знаем о Москве, о ее законах? Татары с нас ясак берут, а русские, может, и землю возьмут. Много раз по приказу Казани мы нападали на московских воинов. Не злопамятны ли русские, не будут ли мстить нам? Много дум у народа, а кто на них ответить может? Ты сам можешь ли?
— Того, что ты говоришь, я не знаю. Но одно мне известно хорошо: русские не вероломны. Это добрый, великодушный народ, им можно во всем верить. Если их царь скажет про ясак, про землю, про защиту нашу, так и будет.
— А ты знаешь, что он скажет?
— Не знаю. А если бы послать к нему наших людей—узнал бы.
Рывком поднялся и подошел к костру Атлаш.
— Пусть простят меня наши отцы, что вперед них в разговор лезу, но вижу в совете Аказа изъян. К русским на поклон идти— только господина поменять. Нынешнего господина, хорош он или плох, мы знаем. А каков будет новый хозяин? Вот это загадка. Старый господин наш стоит над нами много лет и на веру на нашу не посягает. Много ли среди наших людей магометан? Совсем мало. Силой аллаху поклоняться не заставляет. А на русских посмотрите. Еще нашими хозяевами не стали и не знают, станут ли, а дом своего бога на нашей земле поставили, монахи ихние рыщут по нашим лесам, будто лисы, кресты таскают целыми мешками. И если пойти под их власть, они кюсото наши осквернять не станут, они прямо вырубят их и заставят нас позабыть веру наших предков. Может, мы от волка уйдем, а к медведю придем?
— Дайте я скажу,—произнес, не поднимаясь с места, грузный Сивандай, и Аказ вздрогнул от его голоса. Сивандай был отцом пятерых сыновей, которые торговали с Казанью, и поэтому от него нельзя было ждать поддержки.
— Много лет прожил я на этом свете, много видел. Только за мой век русские пять раз ходили на Казань. Однако Казань как стояла, так и стоит. И не смогут защитить нас московские рати, как не смогли они покорить ханство. Упадет на наши головы злоба татар, и будем мы втоптаны в грязь. Москва далеко, Казань близко. Я тоже согласен с Атлашем: совет Аказа плох.
Посуровел Аказ, помрачнел. Разве таким, как Сивандай, дорог народ? Им только бы торговле ущерба не было. Такие продадут нее родное, лишь бы богатство свое сохранить. Неужели никто не поддержит. Аказ взглянул на Эшпая, мудрее которого не было среди старейшин. Что он скажет?
Эшпай поднялся, но к костру не подошел. Сказал:
— Старые люди говорили: «Время идет—его, как теленка, за веревку не привяжешь». Ты прав, Сивандай,—русские ханство не покорили. Но теперь пришло другое время—Казань слабеет. Сафа-
Гирей тянет ее в крымскую сторону, Сююмбике—в ногайскую, а коренные казанцы не хотят их обоих. Ханство теперь не такое, каким было раньше. И Русь стала не та—сколь земель слилось в одну, подумай-ка. Теперь у Москвы, говорят, стрелы не деревянные, а огненные, и много силы. Время идет вперед—и они покорят Казань, а мы тогда лишимся своей земли. Народ наш поставят рядом с казанцами, и будем мы побежденными пленниками, а русские будут вправе делать с нами, что захотят. Надо ли ждать этого? Пришла пора поклониться русскому царю и помогать ему воевать Казань. Тогда мы будем русским, как братья. И будем сами владеть своими землями по праву победителей.
— А если Русь Казань не покорит, тогда что? — выкрикнул Атлаш.
— А ты слышал поговорку: «Сонливой собаке—дохлый заяц»? В таком деле гадать нельзя: смело надо идти по прямой дороге,— ответил Аказ.
— Верно, брат!—Янгин подскочил к Аказу и, указывая на Ат- лаша, сказал горячо:—Ты его не слушай, ты отцов слушай. Вот ты, старый Алдуш, как скажешь?
Алдуш помедлил с ответом, потом начал говорить вроде бы о чем-то другом:
— Сидим мы у ручейка, он маленький-маленький. Но он торопится, бежит. Куда бежит? В большую реку. Он всего себя отдаст этой реке. Река, однако, тоже не стоит на месте, гонит свои воды вперед. Куда она спешит? К морю спешит. И принесет она этот ручеек к морю, к большой воде, и станет он вместе с ними огромным, как это море. Так и наш маленький народ должен спешить влиться в большую реку, чтобы быть сильным и великим, как море. Вот мой ответ. Посылай, Аказ, людей к московскому царю.
— Дайте, я скажу,—попросил Ямбылат, подходя к костру, и все противники Аказа оживились. Они знали, что Ямбылат всю жизнь за Казань стоит.
— Все вы знаете: я силы казанской всю жизнь боялся, все хотел татар покорностью задобрить. А что из этого вышло? Илемы моего рода сожжены, священные рощи осквернены, люди остались без пищи и крова. Мурзаки ни добра, ни покорности не понимают. И я говорю тебе, Аказ: люди моего илема будут русским помогать. Я сам стар и то пойду на войну против Казани.
До самого вечера шел совет. Много говорили, много спорили, но пришли к одному: крымцев дальше терпеть нельзя, надо соединиться с русскими, для чего послать к ним трех послов.
Только Атлаш, Сивандай, Пакман да еще двое старейшин не согласились с этим. Рассердились на совет и уехали раньше времени домой. Их никто не держал. Выбрали послов. Вышло так, что кроме Аказа, Янгина идти некому, все равно по-русски говорить никто, кроме них, не умеет, да и кому, как не самому Аказу говорить за весь Горный край.
Потом старейшины разъехались по домам. Аказ, Ковяж и Ян- гин идут по берегу ручья, не спеша ведут разговор.
— Не понимаю я Атлаша,— говорит Янгин.— Чем ему татары дороги? Ведь против народа своего идет. Отчего бы?
— Я тебе так скажу,— проговорил Ковяж.— Вот мы сидели у костра долго-долго. Те, кто были от ветра, грели у костра руки, грудь, ноги и думали: «Ах, какой хороший костер!» А тем, кто сидел по ветру, доставался только один дым, и они плакали и проклинали костер. Так и Атлаш. Всем нам от казанского костра достается едкий дым, а Атлашу, Сивандаю и другим богачам тепло. Правильно я говорю, Аказ?