Марш Акпарса

Крупняков Аркадий Степанович

Гришка, князь Плещеев, сразу язычок прикусил, вспомнив о том, что ему еще на царские очи показываться надо. Как бы угадав мысли князя, Шигонька сказал:

— Государь Иван Васильевич грозился тот кукиш, что Аказ; ты показал, отсечь вместе с рукой. О сем не забывай.

Иван Васильевич, назначив посольство в полтыщи душ, словно в воду глядел. У Аказа ровно столько верных друзей осталось. Остальные по домам разбежались. У Магмета Бузубова осталось всего сто человек— их тоже решили в Москву взять.

Ковяжа Аказ в Москву не взял, а послал по илемам угова­ривать людей вернуться обратно.

ВТОРОЕ ПОСОЛЬСТВО

На Иванов день царь с царицею поехал к троице в Сергиев монастырь молиться. Посольство он ждал не скоро, думал, прибу­дет не ранее как через месяц.

А посольство по летним гладким дорогам от Свияжска до Москвы проскочило за неделю и сразу же после отъезда государя заявилось в Кремль.

Встретили послов радушно, разместили хорошо, угощать на­чали и того лучше. Аказа и Магмета князь Плещеев взял на свой двор, в первый же вечер напоил допьяна, спать уложил на пуховые постели.

Утром в Посольском приказе стало известно, что государь вернется через четыре дня. Послам в эти дни велено было отды­хать, смотреть Москву.

Смотреть так смотреть! Посольство разделили на три части. Первую повел по Москве сам Аказ, вторую — Санька, взятый с посольством заместо толмача, а третья часть ушла с Магметкой Бузубовым.

Разошлись вроде в разные стороны, но о том надо знать: всяк Москву смотреть с торга начинает. Глядь, очутились все в торговых рядах. Для людей, ничего, кроме леса и гор, не видев­ших, Москва, и особенно торговые ряды похожи на волшебную сказку: и страшно, и заманчиво, и удивительно.

Ешка в Москве не был давно. И потянуло его на край рынка, где кабаков много. Прихватив с собой для товарищества пятерых, он пошел прямо в тот конец, откуда тянуло островатым запахом сивухи.

А около кабаков раскинулось огромное торжище. Это, почитай, целый город со своими людными, разбросанными в беспорядке улочками и переулочками из навесов, шатров, палаток, а то и просто крытых телег. Поодаль, на берегу Москвы-реки, позадрали

вверх оглобли мужицкие возы в превеликом множестве. На них окрестные черные людишки привезли на продажу зерно, сено, живность, ткани, кожи и товарец своего рукомесла. Лошаденки у мужиков тощие, стоят у задников телег и, сунув морды в торбы, жуют овес.

Ешка долго пробирался меж возами, приценивался к мужиц­ким товарам, говорил своим товарищам, что и сколько стоит. Делал вид, что пришел сюда не ради кабаков, а базар посмотреть. Но потом не вытерпел, с треском провел большим пальцем по ребрам стоявшей рядом лошаденки, сплюнул, махнул рукой и сказал:

— Пропади оно все пропадом. Пойдем в кабак. Сказано — выпьем.

— А деньги где? Нету денег.— Друзья замялись.

— А зачем вам деньги? А шапки-то у вас для какого беса? Здесь за такую меховую оторочку полбутылки отвалят, не тор­гуясь. Пошли...

С Санькой около сотни черемисов. Послы к нему попали бога­тенькие, с деньгой. Еще во Свияжске кое на что выменяли. Све­жих покупателей первыми заметили лотошники. Бедовый народ — лотошники. Деньгу по запаху чуют. Засновали между послами, будто челноки, товар свой суют прямо под нос, хвалят взахлеб. А лотки! Где их только не носят: и на голове, и на руках, и на пузе с перевязью или у пояса. Если было бы можно, право слово, к ноге привязали бы.

С другой стороны на послов налетели квасники. Это старые недруги лотошников. С бочонками, медными кувшинами, глиня­ными жбанами разносят по торжищу пиво, квас, сталкиваются е лотошниками, льют на добрый товар свое пиво, мешают торговле.

Санька с друзьями и пива напились, и безделушек разных да го- | гпнцев понакупили, да и распотешились. Квасники и лотошники, отбивая друг у друга покупателей, схватились драться.

Послы хохотали до слез.

Аказ с Магметом остались одни. Чувашские послы почти все по-русски говорить умеют, каждый собрал около себя малую кучку, да и разбрелись по всему базару. Аказ и Магмет махнули рукой —Кремль недалеко, в случае чего дорогу найдут.

Пошли они по базару, все высмотрели, им обоим цены любопыт­но знать. Если дружбу с Москвой заводить — значит, придется тор­говать. Рыбу привозить, меха, кожи, воск. Как и где это продать, надо высмотреть.

Идут они по базару не спеша, ко всему приглядываются.

В рыбном конце под навесом густая вонь. Однако покупатели, зажав носы, толкутся меж рядов, ходят около бочек, полубочонков, кадушек и копаются в рыбе. Со всех сторон слышатся голоса:

257

I 7 Марш Акпарса

— Подходи! Ярославский малосол — бе-е-ри!

— Ры-ыба ха-арошая! Жив-вая!

— Стерлядь муромска-ая!..

А чуть подальше:

— Ко-ожи! Ко-ожи! Я-а-ловые!

Около стен кричат-надрываются посадские женки. Они, как клушки, расселись около своих корзин и голосят:

— Вот клюква! Вот крупна-а!

— Смородинка-ягодка! Берити-и!

В Наливайковском ряду теснота. Кабачонки тут маленькие, за­то— на каждом шагу. И Ешка заложил не только шапку, но и кафтан, и рубаху. Он мотался меж кабаками, и на его волосатой груди висел, сверкая, нательный крест. Он хлопал товарищей по спинам и, заплетаясь, уговаривал:

— Ты кафтан... кафтан пропей. Царь увидит у тебя, что нет кафтана-то — новый подарит. Эй, хозяин, пропади ты пропадом. Возьми мои штаны — почти новые. Сказано — налей чарку.

— Ведь голый останешься, идол! — упрекает кабатчик.

— Голому, што святому: беда не страшна! — кричит Ешка,— Бери штаны, я всех нищих в Москве переплюнуть хочу!

— Тебе вроде бы домой пора,— советовали Ешке,—одевайся.

— Голому одеться — только подпоясаться,— заключал веселый отец Иохим и переходил в соседний кабак. Через час в одних под­штанниках Ешка стоял у ларька и возмущался:

— Говорят, Москва всем городам город. Врут люди! Что это за город, если выпить купить не на что!