Маршал Берия. Штрихи к биографии
Шрифт:
К Орджоникидзе обращается Берия (в служебной записке), узнав от Багирова о слухах, распространяемых против него. Как оказалось, слухи исходили от Н. А. Лакобы, передавшего его приватные разговоры с Берией, в которых Лаврентий Павлович всячески принижал С. Орджоникидзе и якобы говорил следующее: «Серго в 24 году в Грузии перестрелял бы всех грузин, если бы не я (Берия. – А. Г.)»; «о присоединении Барчалинского района не то к Грузии, не то к Армении» и так далее. Лакоба рассказал Орджоникидзе, что Берия жаловался на постоянное вмешательство в его работу в Грузии.
Н. А. Лакоба
Эта служебная записка составлена Л. П. Берией 18 декабря 1932 года в Сухуми, и в ней автор просит Орджоникидзе не доверять чужим словам о нем: «Заверяю Вас, что у меня никогда не было времени и охоты на пустые разговоры, тем более подобные приведенным выше. Я слишком глубоко уважаю Вас и ценю Ваше ко мне отношение. Я прошу только одного – не верить никому. Не верьте и мне без проверки того, что я говорю и делаю. Проверьте, и Вы сами убедитесь, насколько лживы и гнусны те инсинуации, которыми меня пытаются очернить в Ваших глазах».
Очевидно, мы имеем дело с одним из первых столкновений Берии с Лакобой, вражда которых перерастет в полноценную войну за власть над Абхазией.
Знакомство Берии и Лакобы произошло давно – одна из сводных сестер нашего героя Тамара Кварацхелия жила рядом с Нестором Аполлоновичем в Сухуми. И поначалу их отношения развивались вполне дружественно, пока Берия не стал, как руководитель Грузии, командовать в ее составной частью – Абхазией. С этого момента друзья-знакомые превратились в смертельных врагов. В самой Абхазии общественное мнение всецело находилось на стороне Н. А. Лакобы, ведь даже его неожиданную смерть здесь тут же припишут исключительно одному Берии. Но это дело будущего, а пока между двумя руководителями происходят мелкие стычки, причем каждый старается привлечь на свою сторону московских арбитров.
В апреле 1927 года к имеющимся должностям в ОГПУ Лаврентий Павлович добавил еще одну – Народный комиссар внутренних дел Грузинской ССР. В этой должности он пробыл более трех лет.
В начале 1920-х годов состоялась первая встреча Берии со Сталиным. Точная дата не отражена в их биографиях, но по косвенным признакам можно судить, что знакомство произошло в 1924 году. Историк Б. Соколов считает, что в январе 1924 года Берия докладывал Сталину о состоянии Троцкого в день смерти Ленина.
Л. Д. Троцкий
Действительно, в архиве (ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 2. Д. 9. Л. 247) сохранилась секретная телеграмма заместителя председателя Грузинской ЧК Берии, направленная 23 января 1924 года второму заместителю председателя ОГПУ Г. Г. Ягоде «О посещении Троцкого в связи с кончиной Ленина». Телеграмма имела важное уведомление: «для срочной передачи товарищам Сталину или Орджоникидзе». В сообщении Лаврентий Павлович докладывал подробности разговора с Л. Д. Троцким и о его реакции на смерть Ленина. К сожалению, эта телеграмма не доказывает приезд самого Берии в Москву, что, однако, могло иметь место. Но телеграмма эта весьма показательна. Троцкий для Сталина всегда был «головной болью» – перешагнуть через авторитет и заслуги Льва Давыдовича тогда он не мог. Но подконтрольные ему чекисты (через партию) уже собирали компромат на будущего уклониста. Даже если Берия и не докладывал лично Сталину в те трагические для большевиков дни, его фамилию вождь точно взял себе на заметку.
Знаковыми для Лаврентия Павловича явились события в Аджарии в 1929 году, связанные с борьбой с местными религиозными обычаями. Борьба с религией на Кавказе, и в частности в Аджарии, сводилась к закрытию медресе. Кроме того, большевики добивались уничтожения всех религиозных символов, главным из которых у мусульман была чадра. Сам Берия выступал против столь радикальных мер, но местное руководство решило иначе. Лаврентий Павлович понимал, что расхлебывать все придется ему как руководителю грузинского Наркомата внутренних дел. Так и случилось. Большим подспорьем в подавлении выступлении аджарских мусульман стало то, что Турция заняла нейтралитет. Восстание началось стихийно, с требований разрешить ношение чадры, прекратить преследование духовенства, дать наделы крестьянам и сменить местное начальство. Восставшие захватили в заложники
С. Ф. Реденс
В письме к руководителю За кавказского ГПУ С. Ф. Реденсу нарком внутренних дел Грузинской ССР отмечал: «Во время нашего пребывания в пораженных районах мы постоянно вели разъяснительную кампанию, стремясь избежать ненужного кровопролития, стараясь успокоить население, вернуть бежавших в горы и леса крестьян об ратно в села и выяснить путем допросов захваченных в плен повстанцев и бесед как с их „делегациями“, так и другими товарищами подоплеку всего происшедшего, выяснить, какие причины заставили крестьян взяться за оружие. Нами установлено с ясностью, не допускающей возражений, что причины „Хулинского инцидента“ в ряде мероприятий партийных и советских органов Аджаристана, которые оказались оторванными от крестьянской массы и не сумели достаточно верно оценить как настроения отдельных прослоек, так и ряд объективных условий быта и жизни аджарского крестьянина.
В ряду этих причин основная заключается в нажиме, под которым проводилась кампания по снятию чадры. Выяснено, что в ряде случаев вместо создания благоприятной обстановки для добровольного снятия чадры уездные органы власти применяли метод угроз, арестов и насилий. С кампанией по снятию чадры совпали по времени: закрытие медресе и мектебе, перевыборы Советов и „активизация“ женщин в связи с приближением дня 8 марта».
Продолжая тему о чадре, Берия писал: «В результате в январе месяце мы имели в том же Хулинском уезде выступление женщин, которые в числе до 200 человек избили учителя. Репрессии, проведенные после этого случая, заставили крестьянство смириться и „добровольно“ снимать чадру. Всеаджарский съезд женщин аджарок, постановивший снять чадру, внешне прошел блестяще. Однако в период пребывания женщин на съезде в Батуми был допущен ряд бестактностей. Делегаток водили на оперетту и в балет. Зрелище обнаженных по ходу оперетты женщин на сцене в глазах мужей аджарцев превращалось в символ разврата, который царит в Батуми и от которого аджарскую женщину спасет чадра – честь. Снять чадру значит обесчестить женщину. Некоторые аджарцы уводили своих жен из театра во время действия». Последнее стоит отнести к курьезам, хотя кто знает…
Событиями в Аджарии тут же воспользовался Сталин в своей речи о правом уклоне на пленуме ЦК и ЦК ВКП(б). Вождь тогда сказал: «Это видно хотя бы из того, как она пытается теперь использовать в своих фракционных целях такую ничтожную мелочь, как волнения в Аджарии. В самом деле, что представляет собой это так называемое „восстание“ в Аджарии в сравнении с такими восстаниями, как кронштадтское восстание? Я думаю, что в сравнении с этим восстанием так называемое „восстание“ в Аджарии не представляет даже капли в море. Бывали ли такие случаи, чтобы троцкисты или зиновьевцы пытались использовать это серьезное восстание в Кронштадте против ЦК, против партии? Надо признать, товарищи, что таких случаев не бывало. Наоборот, оппозиционные группы, имевшиеся у нас в партии в период этого серьезного восстания, помогали партии подавлять его, не решаясь использовать его против партии.
А как поступает теперь группа Бухарина? Вы имели уже случай убедиться, что она пытается использовать против партии это микроскопическое „восстание“ в Аджарии самым мелочным, самым неприличным образом. Что же это такое, как не крайняя степень фракционного ослепления и фракционного измельчания?
От нас требуют, видимо, чтобы у нас не было случаев волнений на окраинах, граничащих с капиталистическими государствами. От нас требуют, очевидно, такой политики, которая бы удовлетворяла все классы вашего общества, и богатых и бедных, и рабочих и капиталистов. От нас требуют, очевидно, чтобы у нас не было недовольных элементов. Не с ума ли они сошли, эти товарищи из группы Бухарина?».