Маршал Рокоссовский
Шрифт:
Такое молниеносное продвижение по служебной лестнице определялось отнюдь не военным его дарованием, а отсутствием кандидатов на высокие армейские должности. Большая часть достойных военачальников в 1937–1938 годах была уничтожена или находилась в заключении.
Весной 1939 года состоялось всеармейское совещание, на которое были приглашены руководители военных округов. Начальник управления боевой подготовки генерал Курдюмов докладывал: «Последняя проверка, проведенная инспектором пехоты, показала, что из 225 командиров полков только 25 человек оказались закончившими военное училище, остальные 200
На нехватку офицерских кадров сетовал командующий Закавказским военным округом командарм Н. В. Куйбышев — брат известного политического деятеля.
— Куда же девались командиры? — спросили его.
— Переведены в ведомство Наркомвнудел без занятия определенных должностей, — с горьким сарказмом ответил командующий и продолжил: — Как может быть хорошим командир Грузинской дивизии Дзабахидзе, который до этого в течение двух лет командовал только ротой и больше никакого командного стажа не имеет?
Сидевший в президиуме Буденный подал реплику:
— За год можно подучить.
— Семен Михайлович считает, что если ротой умеет хорошо командовать, то и армией сможет, — дополнил председательствующий Ворошилов.
Вот так! Ротный командир, по утверждению наркома Обороны страны, через год может стать командармом. И потому в силу необходимости «пекли» скороспелых командиров полков и дивизий. И командармов тоже. Поистине, не до жиру, быть бы живу.
Читаю изъятые из рукописи слова Рокоссовского, относящиеся к Кирпоносу:
«В эти минуты я окончательно пришел к выводу, что не по плечу этому человеку столь объемные, сложные и ответственные обязанности, и горе войскам, ему вверенным».
Опережая совсем близкие события войны, напомним о гибели генерала Кирпоноса, происшедшей 20 сентября 1941 года вблизи местечка Лохвицы. Тогда командующий выводил из окружения штаб Юго-Западного фронта. Обнаружив его, гитлеровцы взяли штаб в плотное кольцо, открыли бешеный огонь. Мина разорвалась рядом с генералом. Почти все руководство фронта нелепо погибло в тот трагический день.
Все это будет позже. Конец же 1940 года ознаменовался для генерала Рокоссовского вступлением в должность командира 9-го механизированного корпуса, который ему надлежало сформировать.
«Формирование проводилось поспешно, — писал он. — Боевая техника, предназначенная на вооружение, поступала медленно, в недостаточном количестве и преимущественно устаревших образцов… Несколько смущало нас и непонятным было спокойствие, царившее в наших руководящих кругах. Да и со страниц прессы веяло успокоенностью. Ничто не напоминало о надвигавшейся угрозе.
Несмотря на это, на душе было неспокойно. Сознание того, что темпы формирования корпуса не соответствуют обстановке, что события могут развернуться значительно раньше, чем мы предполагаем, сильно угнетало…
Откровенно говоря, мы, офицеры, не верили тому, что заключенный между Советским Союзом и Германией договор не будет ею нарушен. Все мы в свое время читали книгу Гитлера «Майн Кампф», и даже содержащихся в ней откровений фюрера было достаточно, чтобы утвердиться во мнении: фашистская Германия не оставит в покое Советский Союз; разделавшись с противником на западе, она нападет и на нас. Молниеносное поражение Франции, преданной собственной буржуазией, и вторжение германских войск на Балканы окончательно убедили, что роковой момент приближается, нужно быть готовым к войне…»
«А в это время в приграничном районе КОВО происходили невероятные вещи, — продолжал свои записи Рокоссовский. — Через границу проходили граждане туда и обратно… свободно разъезжали на автомашинах переодетые в штатскую одежду немецкие офицеры… Нередки были случаи пролетов немецких самолетов. Стрелять по ним было категорически запрещено… Я не мог разобраться, каков план действий наших войск в данной обстановке на случай нападения немцев?
Судя по сосредоточению нашей авиации на передовых аэродромах и расположению складов центрального значения в прифронтовой полосе, это походило на подготовку прыжка вперед, а расположение войск и мероприятия, проводимые в войсках, этому не соответствовали.
Даже тогда, когда немцы приступили к сосредоточению своих войск вблизи нашей границы, перебрасывая их с запада, о чем не могли не знать Генеральный штаб и командование КОВО, никаких изменений у нас не произошло. Атмосфера непонятной успокоенности продолжала господствовать в войсках округа».
Немалый вклад в творящуюся неразбериху в приграничье внес армейский комиссар Мехлис. Являясь заместителем наркома Обороны, начальником Главного политического управления Красной Армии, он пользовался весомым влиянием в решении военных проблем. В ту пору было немало подобных Мех лису эмиссаров. Некомпетентные, самоуверенные, властные и бездарные, они подавляли, подминали под себя и подменяли командующих, стремились навязать им свои решения, не неся при этом никакой ответственности.
Незадолго до того Мехлис побывал в приграничных округах. Узнав, что склады вооружений, боеприпасов, продовольствия, лечебные пункты развернуты в отдалении от границы, он потребовал переместить их вперед, в непосредственную близость к границе.
— Когда наши войска перейдут в наступление, а они должны это сделать, тыл отстанет, войска лишатся необходимого, — доказывал он маршалу Тимошенко.
И тот, недавно ставший наркомом, не смог возразить самоуверенному начальнику ГлавПУРа. В первые же дни войны тыловое хозяйство с огромными запасами оказалось в руках немцев. Наши войска остались без продовольствия, боеприпасов, вооружения.
МАРШАЛЬСКИЙ ПРЕЗЕНТ
В ночь на 22 июня 1941 года командиру 9-го механизированного корпуса генералу Рокоссовскому поступил приказ о немедленном выдвижении его дивизий к государственной границе. «Маршрут: Ровно — Луцк. Задача — отбросить вторгшиеся войска противника», — указывалось в боевом документе.
— Карту! — потребовал комкор.
Полагаясь на компетентность штаба и доверяя ему, генерал Рокоссовский, вместе с тем, сам проводил расчеты на предстоящий бой. Скрупулезно вымерял, подсчитывал, уточнял. Привычно ловко он работал измерителем, и каждый отмеренный им на карте отрезок становился для него зримым, осязаемым, а карандашные пометки исчерпывающе дополняли представление о возможных на пути событиях.