Маршалы Сталина
Шрифт:
Однако вернемся к основной сюжетной линии. В начальной стадии следствия Тухачевский свое участие в заговоре отрицал. Но цена его признаний была для инициаторов «дела» слишком высока, чтобы долго ждать. Во главе следствия встал сам нарком Ежов. Приемы заплечных дел мастеров оригинальностью не отличались. Об этом заговорила даже бумага, которая, как известно, все терпит. По заключению Центральной судебно-медицинской лаборатории Военно-медицинского управления Министерства обороны СССР, данному в 1956 г., на листах судебного дела Тухачевского № 967581 присутствовали следы крови. Причем «некоторые пятна крови имеют форму восклицательного знака. Такая форма пятен крови наблюдается обычно при попадании крови с предмета, находящегося в движении, или
Надо ли удивляться, что уже 29 мая 1937 г. от подследственного были получены «признательные показания»: «Еще в 1928 году я был втянут Енукидзе в правую организацию. В 1934 году я лично связался с Бухариным, с немцами я установил шпионскую связь с 1925 года, когда я ездил в Германию на учения и маневры… При поездке в 1936 году в Лондон Путна устроил мне свидание с Седовым [5] … Я был связан по заговору с Фельдманом, Каменевым С. С., Якиром, Эйдеманом, Енукидзе, Бухариным, Караханом, Пятаковым, Смирновым И. Н., Ягодой, Осипяном и рядом других».
5
Сыном Л. Д. Троцкого.
Таким же путем следователи Леплевский, Ушаков, Агас и другие добились признательных показаний со стороны Эйдемана, Уборевича, Корка и других арестованных.
Документально установлено, что Сталин ежедневно получал протоколы допросов арестованных, часто требовал Ежова и его заместителя Фриновского, непосредственно участвовавшего в фальсификации обвинения, для доклада. Так что популярные у сталинистов разговоры, будто генсек ничего не знал и ни во что не вмешивался, не имеют под собой ни малейшей почвы. Все шло по заранее намеченной канве при соблюдении всех бюрократических процедур, что придавало происходящему особенный цинизм. Через два дня после ареста Тухачевского Политбюро поставило на голосование членов ЦК предложение об исключении Михаила Николаевича из партии и «передаче» его дела в Наркомвнудел, будто маршал в это время находился где-нибудь на курорте. Чудовищное лицемерие! Предложение, естественно, было единодушно поддержано.
Такое же единодушие продемонстрировали участники прошедшего в Кремле с 1 по 4 июня 1937 г. расширенного заседания Военного совета при наркоме обороны СССР с участием членов Политбюро ЦК.
Показательно, что к этому времени двадцать членов Военного совета были сами арестованы как «заговорщики».
Выступивший на Военном совете Сталин утверждал, что в стране сложился «военно-политический заговор против Советской власти, стимулировавшийся и финансировавшийся германскими фашистами», ядро которого составили 13 человек: Троцкий, Рыков, Бухарин, некоторые другие, а по военной линии — Тухачевский, Якир, Уборевич, Корк, Эйдеман и Гамарник. Почти всех он обвинил в работе на иностранные разведки. Говоря, в частности, о Тухачевском, вождь заявил: «Он оперативный план наш, оперативный план — наше святое святых передал немецкому рейхсверу. Имел свидание с представителями немецкого рейхсвера. Шпион? Шпион…»
Спрашивается, в чем состояли доказательства измены, кроме личного признания маршала? В определении Военной коллегии Верховного суда СССР от 31 января 1957 г., отменившей приговор, по этому поводу читаем: «Показания Тухачевского о том, что он еще в 1925 году передал польскому шпиону Домбалю данные о состоянии частей РККА и что в 1931 году он установил шпионскую связь с начальником германского генерального штаба генералом Адамсом и офицером этого штаба Нидермайером, опровергаются материалами дополнительной проверки, которой установлено, что Домбаль являлся одним из лидеров Компартии Польши, был осужден необоснованно и в данное время реабилитирован, а Нидермайер О. Ф. в указанный Тухачевским период времени являлся официальным представителем рейхсвера в СССР и в силу имевшихся тогда соглашений контактировал связь рейхсвера не только
При рассмотрении дела в суде Тухачевский изменил свои показания, заявив, что он знал Домбаля не как шпиона, а как члена ПК Компартии Полыни».
Нельзя верить и результатам даже тех допросов, которые проводились с участием членов Политбюро. О «методике» их проведения позднее рассказал бывший начальник отдела охраны НКВД И. Я. Дагин: «Об очных ставках заранее предупреждали всех следователей, которые не переставали «накачивать» арестованных вплоть до самого момента очной ставки. Больше всех волновался всегда Ежов, он вызывал к себе следователей, выяснял, не сдадут ли арестованные на очной ставке, интересовался не существом самого дела, а только тем, чтобы следствие не ударило лицом в грязь в присутствии членов Политбюро, а арестованные не отказались бы от своих показаний. Уговаривания и запугивания продолжались даже в комнатах, где рассаживали арестованных перед самым вызовом на очную ставку». Так обводили вокруг пальца даже членов высшего политического руководства. Впрочем, судя по всему, они сами были рады обманываться.
В речи Сталина на Военном совете то и дело звучало слово «рейхсвер»: «Это военно-политический заговор. Это собственноручное сочинение германского рейхсвера. Я думаю, эти люди являются марионетками и куклами в руках рейхсвера. Рейхсвер хочет, чтобы у нас был заговор, и эти господа взялись за заговор. Рейхсвер хочет, чтобы эти господа систематически доставляли им военные секреты, и эти господа сообщали им военные секреты. Рейхсвер хочет, чтобы существующее правительство было снято, перебито, и они взялись за это дело, но не удалось. Рейхсвер хотел, чтобы в случае войны было все готово, чтобы армия перешла к вредительству с тем, чтобы армия не была готова к обороне, этого хотел рейхсвер, и они это дело готовили».
О каком рейхсвере шла речь? Ведь вооруженные силы Германии назывались так лишь до 1935 г., при Гитлере же был создан вермахт. Сталин, очевидно, был полностью уверен: слушатели проглотят любую выдумку, и поэтому не посчитал необходимым разобраться даже в терминологии. Так оно и произошло, в зале не прозвучало ни единого голоса в защиту вчерашних боевых товарищей. И вот результат: 42 участника Военного совета вскоре были подвергнуты аресту. Они не смогли защитить тех, с кем прошли фронтовыми дорогами еще в гражданскую, потом не нашлось защитников и у них самих.
Из речи Сталина можно составить и примерный масштаб фальсификации. К началу июня было арестовано от 300 до 400 человек. Но и это вождю показалось недостаточным: дело о военном заговоре, заявил он, все-таки «прошляпили, мало кого мы сами открыли из военных». Одновременно он потребовал подключиться к этой неблагодарной работе низовые звенья, дав понять, что разоблачающие сигналы с мест будут встречаться с радушием: «Если будет правда хотя бы на 5 %, то и это хлеб».
С судом затягивать не стали. Уже на следующий день после окончания Военного совета в сталинском кабинете с участием Молотова, Кагановича и Ежова был составлен список лиц, которым было суждено предстать перед взором зловещего В. В. Ульриха, председателя Военной коллегии Верховного суда. В скорбный список попали Тухачевский, Якир, Корк, Уборевич, Эйдеман, Фельдман, Примаков и Путна. Последние два в свое время разделяли троцкистские взгляды, и потому их привлекли к процессу, чтобы убедить общественность в наличии «троцкистского следа».
7 июня в том же кремлевском кабинете и с участием тех же лиц, к которым присоединились Ворошилов и Прокурор СССР А. Я. Вышинский, был утвержден окончательный текст обвинительного заключения по делу. 9 июня Вышинский и помощник главного военного прокурора Л. М. Субоцкий провели в присутствии следователей короткие допросы арестованных, утвердив подписями «достоверность» их показаний, данных в НКВД. В тот же день Прокурор СССР подписал обвинительное заключение. «Дело о военном заговоре» быстро катилось к своему финалу.