Март 1953-го
Шрифт:
Что же произошло, когда мы с Ленькой устроились на откидных сиденьях и затаив дыхание приготовились следить за приключениями малыша-негритенка на русском парусном судне? Произошло то, что никогда на моей памяти не случалось в кинотеатре «Айна» — ни до 1953 года, ни позже.
Три ступеньки наверх, и на эстраду, к экрану поближе, поднялся человек в сером плаще, как у известных нам дознанщиков, и серым голосом провозгласил: поступило указание заменить показ развлекательного фильма на более серьезный, отвечающий ответственному моменту современности. Вместо «Максимки» нам за те же деньги продемонстрируют исторический фильм «Падение Берлина», знаменующий
Думаете, кто-то клюнул на предложение о «безотлагательной возможности»? И не думайте!
А просто откройте календарь и посмотрите, что произошло 1 марта 1953 года. По официальным сообщениям — вечером. Но кто им верит, официальным?
Впрочем, если календаря под рукой не наблюдается, я его заменю и скажу: в первый весенний день Сталина хватил удар, с кровоизлиянием в мозг, о чем в газете «Правда» и по радио оповестили народ лишь 4 марта, за день до смерти.
Но что поразительно, распоряжение о смене кинорепертуара пришло в Ригу еще до того, как парализованного Сталина обнаружили лежащим на полу.
Как такое произошло?
Какие тайны скрываются за этим?
Кто знает, того уже нет.
А кто не знает, тому пребывать в неведении.
День второй
Понедельник, 9 марта 1953 года
Моя тетя Фаня была известная артистка цирка — «человек-оркестр». Она редко бывала дома в Риге, на Аудею, 10. Но каждое ее возвращение с гастролей таило в себе какую-то неожиданность. В начале марта 1953 года она привезла с собой целую компанию лилипутов, работавших в ее музыкальном номере.
Я уже «подпольно» курил, сам ходил за покупками. И считал себя вполне взрослым человеком, разве что малость не вышедшим ростом. Как-никак «кровный брат Победы», родился вместе с ней весной 1945 года, причем в день и час начала наступления на Берлин — 16 апреля в 4 часа утра.
Народ плакал.
Бабушка Сойба, мама моего папы Арона, причитала:
— На кого ты нас оставил? Вся твоя милиха — штинкер, курва, гонев. Лишь бы не было погрома!
Я сидел с бабушкой Сойбой у радиоприемника, слушал траурную музыку. И в уме расшифровывал сказанное: милиха — власть, штинкер — вонючка, он же стукач, гонев — вор. А что такое курва? Но спросить у бабушки не решался. Вдруг — слово неприличное, какое детям знать не положено? И получится, что я подслушиваю. А я не подслушиваю. Я сопереживаю: лишь бы не было погрома!
Между бабушкой и мной еще тот разрыв во времени, в семьдесят пять лет. Она родилась в 1870-м, через девять лет после отмены крепостного рабства в России, я в 1945-м, в год Победы над фашистами. Ее представления о погроме почерпнуты из личного опыта. Мои? Я даже книжек о погроме не читал, их не держали на полках ни в одной библиотеке. Но визуально эта стихийная неприятность представлялась в виде наблюдаемой из окна развалки — разрушенного трехэтажного дома, прежде ювелирного магазина. Не иначе, как на войне и произошел с ним форменный погром. Прямое попадание бомбы, и здание рассыпалось до основания, оставив в целости, но без перил, лестничный пролет на второй этаж. В потайных закромах, однако, под цементной пылью и наносной землей, сохранило оно драгоценные искорки «буржуазного счастья» — фиолетовые бисеринки, янтарные бусы, разноцветные камешки
Названия нет, а голова на плечах есть. Как же поступить с головой в «энтом разе»? Заставить ее думать, что предпринять! Народ плачет, бабушка причитает, а кому-то и думать надо.
Я давно заметил: когда настойчиво думаешь, в мозгах появляются посторонние мысли. И вместо того, о чем полагается размышлять, вырисовывается совершенно иной мир. Вот и сейчас. Почему-то вспомнилось: бабушка Сойба появилась на этом свете раньше товарища Сталина на те же девять лет, на которые она сама родилась после крепостного рабства. Иосиф Виссарионович в 1879-м, она в 1870-м, в один год со своим будущим мужем Фроимом. С ним познакомилась у колодца, как Ревекка, предназначенная небом в жены Исааку.
Но тут небольшое отличие по сравнению с нашими древними предками.
У дедушки с бабушкой любовная история разворачивалась не совсем по библейскому сюжету. В Библии пишется, что Ревекка напоила водой у колодца слугу Елиезера, посланного Авраамом — отцом Исаака — отыскать подходящую невесту сыну среди родни в Месопотамии.
А не в Библии, правильнее сказать, в нашем семейном предании, устно говорится о том, что Фроим — голубоглазый парень, ищущий работу по жестяному делу в местечке Ялтушкино, — остановился в жаркий день у колодца, чтобы избавиться от жажды. И молодая красавица, вышедшая навстречу утомленному страннику, предложила ему испить водицы. Наклонив ведро, Фроим увидел на поверхности воды, как в волшебном зеркале, отражение девушки, которое видоизменялось, принимая на фоне дыма и пожарищ все новые и новые черты, пока не превратилось в старушечье. И вдруг с ясностью пророка понял: это его суженая, с ней он уже не расстанется до самой смерти.
Так и получилось.
И вот сегодня, 9 марта 1953 года, когда товарища Сталина хоронят, они все еще вместе, при полном согласии и надеждах на будущее, если не будет погрома. Дедушка молится в синагоге, бабушка причитает у радиоприемника, а я думаю.
Сейчас я размышляю на тему: если бы они не встретились в конце девятнадцатого века у колодца, то в середине двадцатого я не появился бы на свет, а много раньше — в 1913-м — мой папа Арон, как и все его старшие сестры — от Мани до Фани.
По именам я помнил всех, но в глаза почти никого, кроме Фани, не видел. Эти тетеньки с мужьями и детьми жили далеко от Риги — в Одессе, Баку, Кировабаде, Биробиджане. И никто в Москве, чтобы лично проводить товарища Сталина в последний путь. А он, как это наглядно показывало настенное панно в магазине «Детский мир» на улице Ленина, был лучшим другом детей. Одетый в форму генералиссимуса, он держал на руках счастливого ребятенка, а другие, плотно окружив, восторженно лицезрели его белый китель с Золотой Звездой Героя Советского Союза.
Мне, когда я заходил в «Детский мир», чтобы поглазеть на недополученные подарки, хотелось тоже как-то затесаться в группу этой детворы. Но с меня портреты не писали и путевку в Артек на встречу с товарищем Сталиным не выдавали. Довольствовался надеждой на волшебный случай, позволивший и мне, как в сказке, взглянуть на живого Сталина, пусть даже положенного уже в гроб. Он и не припозднился, выпал в нужный момент и в нужном месте.
Сразу, как стало известно о смерти вождя и учителя, среди пацанья распространились слухи, что Тимур набирает в свою команду смельчаков на поездку в Белокаменную для почетного караула у Мавзолея.