Мартин Борман: «серый кардинал» III рейха
Шрифт:
В апреле 1942 года Борман решил, уподобившись барону Мюнхгаузену, который вытащил самого себя из болота за волосы, посредством собственного постановления возвыситься над партийными функционерами всех рангов. Он просто разослал сотне высших чиновников от партии циркуляр (!), который предварил указанием, гласившим, что сей документ составлен под руководством фюрера, в соответствии с его основополагающими указами, положениями о порядке внутри партии и жизненно важными задачами по сохранению за партией лидирующей роли в обществе, а также с учетом предложений рейхсляйтеров, гауляйтеров и руководителей молодежных и прочих организаций, учрежденных при партии. Долгие годы
Роберт Лей первым почувствовал, какие шипы таит в себе это нововведение. Как глава германского трудового фронта, он совместно с министром финансов подготовил совершенно обычное межведомственное постановление. Его запрос, согласно принятой процедуре, лег на стол Ламмерса. Однако тот просил запастись терпением, со злостью в голосе сославшись на новое — еще печать не просохла — указание, предписывавшее направлять фотокопии поступавших документов в партийную канцелярию и ждать согласования.
Утратив реальный престиж в высшем эшелоне НСДАП, Лей решил завоевать поддержку широких масс, надеясь с помощью публикаций, речей и выступлений доказать, что по-прежнему сохранил за собой ведущие позиции. В патриотическом экстазе он проповедовал, что победа обязательно придет, если каждый будет верно служить Германии и фюреру, с удвоенным рвением выполняя на своем посту порученную работу. Однако длинные речи такого рода собирали меньше аплодисментов, чем несколько фраз, содержащих критику различных недостатков. Лей любил использовать этот прием, чтобы метать стрелы в своего недруга Тодта, министра вооружений. Однако когда он повторил тот же ход в газетной статье, Борман немедленно предъявил неопровержимую улику Гитлеру. Когда фюрер возвратился в Берлин, Лей был вызван в рейхсканцелярию. Борман сначала забросал его упреками, а затем провел в святая святых, где фюрер долго и строго отчитывал шефа трудового фронта за подрыв авторитета партии и правительства. [327]
Тем не менее Борман в общем одобрил пропагандистскую деятельность Лея и поощрил его к продолжению оной, ибо тот направлял свою энергию на такое поприще, где его успехи не представляли реальной угрозы позициям рейхсляйтера. По этому поводу Лей однажды сказал Шираху: «Между мной и Борманом сложились странные отношения: он совершенно удовлетворен тем, что я всегда нахожусь на трибуне, а он не высовывает носа из штабов и архивов. Я однажды посоветовал ему появиться на публике, выступить перед аудиторией. Однако он ответил, что выступления — не его конек, что этим лучше заниматься мне. Это, мол, мой вклад в победу».
Следующим обработке Бормана подвергся Ганс Франк. Еще в «период борьбы» он начал разрабатывать «Свод германских законов», а после победы стал министром юстиции Баварии, старшим нацистским законоведом и президентом академии закона Германии. Как глава партийного отдела юстиции, он предписал рейхсляйтерам в качестве знаков отличия носить нашивки на воротнике коричневой униформы. Отдел юстиции, учрежденный при службе Бормана, занимался более важными делами. Франка уже почти забыли, когда он, ко всеобщему удивлению, в сентябре 1939 года был назначен генерал-губернатором Польши. Теперь он восседал в старинном замке Кракова, держал пышный двор, но реальной властью не обладал. На самом деле Польшей правили Гиммлер и его сподручные — правили с помощью террора, массовых облав и казней, со снисходительной усмешкой встречая все приказы генерал-губернатора.
Гиммлер и СС были рады служить Борману глазами и ушами. Они докладывали, что генерал-губернатор [328] Польши и его подчиненные забыли о всяких приличиях и что при каждой поездке в Мюнхен Франка сопровождает целый караван машин, груженных присвоенными им мехами, драгоценностями и картинами, среди которых были даже работы кисти Рембрандта. Собрав достаточно улик, Борман вызвал Франка на «консультацию», на которой присутствовали также Ламмерс и Гиммлер. Однако представление пошло по непредвиденному сценарию. Франк сумел доказать, что заплатил за все из собственного кармана. Поскольку Гитлер закрывал глаза даже в случаях неприкрытой коррупции, Борман не стал раздувать дело: он выяснил все, что хотел узнать.
Фигура Франка уже не представляла угрозы. Однако черный список Бормана составлялся в течение периода, охватывавшего более десяти лет, именно для того, чтобы расквитаться со всеми обидчиками. Тедерь подул попутный ветер. Гитлер презирал законоведов даже больше, чем прежде, ибо ныне они даже не смели вставлять ему палки в колеса. Во время одного из своих полночных монологов в марте 1942 года фюрер заявил, что может перекраивать систему законов по собственной воле и девять юристов из десяти отныне просто не нужны. Так что саму профессию можно было вменить Франку в вину. Кроме того, в своих речах он грешил такими выражениями, как «полицейское государство» и «анархия абсолютной власти». Все его печатные работы были конфискованы, ему запретили проводить публичные выступления в пределах третьего рейха. Оставалось лишь слегка подтолкнуть Франка, чтобы он пал окончательно.
Сделав это, Борман получил бы удобную возможность пристроить на высокие посты своих сторонников. Пост министра юстиции третьего рейха официально оставался вакантным с момента смерти Гюртнера [329] в январе 1941 года. Кандидатуру ветерана партии Роланда Фрейслера Гитлер отверг, назвав его «большевиком». Ставленником Бормана был Отто Георг Тирак, президент народного суда, который в случае назначения на пост министра намеревался принять Клемма, юриста из ведомства Бормана, на должность государственного секретаря министерства юстиции.
Гитлеру приглянулся Курт Ротенбергер, член рейхстага от Гамбурга и президент верховного суда своего округа. Следуя совету гауляйтера Гамбурга, Ротенбергер направил в партийную канцелярию свои предложения по реформированию германской системы юстиции, и Клемм пригласил его на конференцию в Мюнхен. Однако, не получив по делу никакого отзыва, Ротенбергер передал копию своего меморандума адъютанту Гитлера бригаденфюреру Альбрехту, с которым был знаком лично. С позволения Альберта Бормана этот документ попал на стол фюрера, и тому так понравились предложенные идеи, что он приказал Ламмерсу назначить Ротенбергера на пост государственного секретаря министерства юстиции.
Осознание того факта, что к Гитлеру можно было проникнуть, воспользовавшись услугами корпуса его личных адъютантов, то есть через голову шефа партийной канцелярии, отравляло Борману жизнь до последних дней войны. Всякий, кто пытался пробраться таким образом, немедленно оказывался под подозрением. Ротенбергеру вскоре дали это понять, но к тому времени уже невозможно было предотвратить назначение Тирака министром, а Ротенбергера — государственным секретарем министерства юстиции, что и произошло в августе 1942 года. Борману [330] приходилось утешаться лишь признанием Ротенбергера, сделанным в письме фюреру, о том, что он никогда не стал бы работать в одной упряжке с Гансом Франком.