Мартин Иден. Рассказы

Лондон Джек

Рут молчала. Каждое слово матери казалось ей неоспоримой истиной.

— Он тратит время на писательство, — продолжала мать, — стараясь достигнуть того, что не всегда дается даже талантливым людям, получившим образование. Человек, помышляющий о браке, должен готовиться к нему. Я уже сказала, и ты, надеюсь, согласна со мной, что он лишен чувства ответственности. Да могло ли и быть иначе? Таковы уж все моряки. Он никогда не учился бережливости и воздержанности. Годы мотовства наложили на него свой отпечаток. Конечно, это не его вина, но ведь от этого не легче. А подумала ли ты о его прежней беспутной жизни? Подумала ли ты об этом, дочка? Ведь ты знаешь, что такое брак.

Рут вздрогнула и теснее прижалась к матери.

— Я думала об этом, — Рут долго молчала, пытаясь поточнее сформулировать свою мысль. — Это ужасно! Мне тяжело думать об этом. И беда в том, что

я полюбила его. Я сама знаю, но ничего не могу с собой поделать. Разве ты могла бы не любить папу? Вот то же самое и со мной. Что-то есть во мне и в нем, я и сама не знала этого до сегодняшнего дня. Но это существует, и оно заставляет меня любить его. Я никогда не думала, что полюблю его, но, видишь, люблю, — закончила она с оттенком торжества в голосе.

Они еще долго беседовали и в заключение решили подождать некоторое время, ничего не предпринимая.

К такому же решению немного позднее, в тот же вечер, пришли мистер и миссис Морз, после того как жена призналась, что ее планы расстроились.

— Вряд ли могло быть иначе, — сказал мистер Морз. — Этот простой матрос был единственным мужчиной, с которым она сблизилась. Рано или поздно она должна была проснуться; и как раз в тот момент, когда это случилось, около нее оказался этот матрос, единственный доступный ей в ту минуту мужчина. Конечно, она сразу же влюбилась в него или вообразила, что влюбилась, что, в общем, одно и то же.

Миссис Морз заявила, что будет стараться повлиять на Рут косвенным путем, вместо того чтобы прямо противиться ей. Времени еще достаточно, ибо Мартин все равно не мог сейчас жениться.

— Пусть она встречается с ним сколько хочет, — посоветовал мистер Морз. — Чем ближе она будет узнавать его, тем скорее разлюбит, ручаюсь. Дай ей также возможность сравнить его с другими. Постарайся привлечь в наш дом побольше молодежи, девушек и молодых людей, образованных, стремящихся к карьере, настоящих джентльменов нашего круга. Пусть она увидит его рядом с ними и сравнит, тогда он предстанет перед ней в истинном свете. К тому же он совсем мальчишка, ему только двадцать один год. Рут тоже настоящий ребенок. Это просто ребяческая влюбленность, которую они сами перерастут.

Так и порешили. В семье признали, что Мартин и Рут помолвлены, но не стали это разглашать. Все без слов понимали, что помолвка будет долгая. От Мартина не требовали, чтобы он подыскал себе занятие или бросил писательство. Они не считали нужным поощрять его к тому, чтобы он изменил свое поведение. И он сам помогал их враждебным планам, так как меньше всего помышлял о приискании занятий.

— Мне хочется знать, понравится ли вам то, что я сделал, — сказал он Рут несколько дней спустя. — Я решил, что жить у сестры мне слишком дорого и намерен устроиться теперь самостоятельно. Я нанял маленькую комнатку в северном Окленде и купил керосинку: сам буду себе стряпать.

Рут пришла в восторг. Особенно понравилась ей керосинка.

— Так начинал и мистер Бэтлер, — сказала она.

Мартин внутренне поморщился при упоминании об этом достойном джентльмене, но продолжал:

— Я наклеил марки на все свои рукописи и опять разослал их по редакциям. А завтра принимаюсь за работу.

— Вы нашли место? — воскликнула она и всем телом радостно прижалась к нему. Она сжала его руку и улыбаясь проговорила: — Что же вы молчали? Какое место?

Он отрицательно покачал головой:

— Я хотел сказать, что снова начну писать.

Лицо ее выразило разочарование, и он, заметив это, поспешно прибавил:

— Не решайте наперед. Я совсем не собираюсь предаваться радужным мечтам. Это будет холодная, прозаическая, чисто деловая работа. Мне кажется, что это лучше, чем снова пускаться в море, и я заработаю больше денег, чем может заработать на каком-либо другом месте в Окленде человек, не имеющий специальности. Видите ли, этот отдых, который я себе устроил, открыл предо мной новые перспективы. Я не слишком переутомлялся и в то же время не писал — по крайней мере не писал для печати. Я делал только одно: любил вас и размышлял. Я читал, но мое чтение переплеталось с моими мыслями, и читал я главным образом журналы. Я много размышлял о себе, о мире, о месте, которое отведено мне в жизни, и о шансах добиться положения, достойного вас. Я прочел также «Философию стиля» Спенсера и нашел там много такого, что имеет значение для меня, вернее, для моей литературной работы, и для большинства той литературы, которая печатается в журналах. А вывод из всего этого, то есть из моих размышлений, чтения и любви, следующий — я решил сделаться литературным ремесленником. Я отложу в сторону

художественные произведения и займусь черной работой, буду писать всякие шутки, статейки, юмористические стишки и тому подобную ерунду, на которую существует, по-видимому, большой спрос. Затем есть еще такие агентства, которые обеспечивают материалом для фельетонов, мелких рассказов и воскресных приложений. Я могу стряпать материал, который им нужен, и достаточно этим зарабатывать. Есть, знаете, рыцари пера, которые выколачивают от четырехсот до пятисот долларов в месяц. Я не стану гоняться за такими деньгами, но, во всяком случае, смогу зарабатывать достаточно и притом буду свободен, чего мне не даст никакое другое занятие. А свободное время я буду посвящать науке и серьезным занятиям. Познакомлюсь с лучшими произведениями, чтобы разобраться в них, проанализировать и самому научиться создавать достойные вещи. Ведь я сам поражаюсь тому, как много я успел за этот срок. Когда я в первый раз попробовал взяться за перо, то мне, собственно, не о чем было писать. Я не мог даже разобраться в том жалком запасе впечатлений, которые успел скопить за свою жизнь. Право, у меня совсем не было мыслей, не было даже слов для их выражения. Мои впечатления — это была вереница картин, лишенных смысла. Но когда я начал приобретать знания, овладевать словом, то начал из этих впечатлений уже что-то выносить. Я задумался над ними и нашел им объяснения. Вот тут-то я и начал писать настоящие вещи: «Приключение», «Радость», «Котел», «Вино жизни», «Веселая улица», «Сонеты о любви» и «Песни моря». Я еще много напишу таких вещей и даже лучших, но теперь буду заниматься этим только в свободное время. Теперь я чувствую под ногами твердую почву. Сначала черная работа и заработок, а потом художественное творчество. Чтобы доказать вам, я как раз вчера вечером написал с полдюжины юмористических стихотворений для сатирических еженедельников. Когда же я собирался ложиться спать, мне пришло в голову попробовать свои силы в юморе, и я за один час написал целых четыре шуточных куплета. Они, во всяком случае, стоят по доллару за штуку. Четыре доллара за несколько мыслей, пришедших в голову перед сном, ведь недурно? Конечно, все это ничего не стоит, просто скучное и бессмысленное кропание, но оно нисколько не скучнее и не бессмысленнее, чем ведение конторских книг за шестьдесят долларов в месяц, выписывание бесконечных столбцов пустых цифр в течение всей жизни. Да и работа эта все-таки имеет отношение к литературе и даст мне возможность создать значительные вещи.

— Но какая польза от этих значительных вещей, от этих художественных произведений? — спросила Рут. — Ведь вы не можете продать их!

— О, конечно, могу, — начал он, но она перебила его.

— Из всех вещей, которые вы назвали и которые считаете хорошими, вы не продали ни одной. Не можем же мы пожениться, имея в запасе только художественные произведения, которые не продаются.

— Ну, значит, мы поженимся, имея в запасе куплеты, которые будут продаваться, — смело заявил он, обнимая Рут, которая на этот раз не проявила обычной податливости. — Вот послушайте, — сказал он с напускной веселостью. — Это, конечно, не искусство, но зато верный доллар:

Он здесь надумал побывать, А я ушел меж тем. Хотел он денег призанять. Затем и вышел погулять — Вернулся он ни с чем. А я домой пришел опять, Но он ушел совсем.

Веселая интонация, с которой он начал читать этот шутливый стишок, уступила под конец место унынию. Он не вызвал даже улыбки на лице Рут. Она смотрела на него серьезным тревожным взглядом.

— Может быть, это и стоит доллар, — сказала она, — но это доллар шута, заработок клоуна. Разве вы не видите, Мартин, что это унизительно? Я хочу, чтобы человек, которого я люблю и уважаю, был лучше и выше сочинителя шутовских стишков.

— Вы хотели бы, чтобы он был похож… скажем, на мистера Бэтлера?

— Я знаю, что вы не любите мистера Бэтлера… — начала она, но он перебил ее.

— Мистер Бэтлер — прекрасный человек, — сказал он. — Я нахожу у него только один недостаток: это — несварение желудка. Но я все же не вижу никакой разницы между писанием стихов и перепиской на машинке или ведением конторских книг. Все это делается с одной целью. По вашему мнению, я должен начать с конторской работы, чтобы сделаться известным стряпчим или дельцом. А по-моему, я должен начать с черной литературной работы, чтобы сделаться известным писателем.