Шрифт:
Алексей Смирнов
Мартовский человек
Козлов метался по комнате от безделья. За окном мучалась в агонии зима - пришло время последних ее приступов. И было солнце. Козлов отчаянно его ненавидел. Не надо думать, будто он был настолько уж отрицательным человеком, что не любил даже солнца - напротив, летом он всегда радовался оному. Но нынче оно было просто некстати.
В комнате - духота, в воздухе - пыль. Блестит запятнанная чем-то липким клеенка. Светило неумолимо заливало светом крошки хлеба и грело докторскую колбасу; вид колбасы от того не выигрывал, и она казалась потасканной. Во всей обстановке не было ни грана эстетики.
Козлов тяготился сложной проблемой: он не знал, куда деть огромные свои руки. Поминутно то сцеплял их на затылке, то отрешенно опускал на колени, и чудилось ему, что вечер никогда не наступит и треклятые солнечные лучи так и будут освещать весь его заурядный быт. Магнитофон молчал - стоило Козлову повернуть его блестящую ручку, как под воздействием сверхновых композиций ему еще сильнее хотелось что-либо предпринять.
Предпринять! Что-либо... Слова, таящие колдовской смысл. Они говорят об одном из тех состояний, которые трудно описать и выразить в устной или письменной форме. Что угодно! Предпринять любые меры - лишь бы стало весело и можно было бы общаться с ценящими и любящими тебя людьми.
Но солнце... какого лешего оно не закатывается!. .
Козлов подошел к окну и ожесточенно дернул занавеску. Сделалось лучше, и он, глубоко вздохнув, вновь опустился на диван и начал размышлять.
По идее, свободного времени у него не должно быть вовсе, но какой, хотелось бы знать, идиот станет заниматься в субботу? Плевать он хотел на то, что первый курс, плевать и на то, что по уши залез в долги... . ну, об этом думать неприятно. Эти мысли Козлов поспешил отогнать прочь.
Совсем другое дело - чего-нибудь глотнуть... в субботу-то... Десять минут назад позвонил ему верный и чуткий друг, предложил как раз нечто в этом роде, но Козлов наотрез отказался.
Это было необычно. Друг несказанно удивился, но Козлов проявил силу характера и несгибаемость воли, так что тому пришлось искать знакомцев посговорчивее, дабы осуществить свое житейски простительное намерение.
Козлов сожалел о вынужденном отказе, но зато не сомневался, что сегодняшний вечер окупит все его лишения. Солнце скоро сгинет, дома потонут в воде сумерек, а он влезет в джинсы, выйдет из дома и зашагает к троллейбусной остановке...
Ему не хотелось, чтобы там, куда ему предстоит явиться, учуяли запах спирта. Это дурной тон. Он не ангел, но портить впечатление с самого начала опасно. С девицей этой он познакомился примерно неделю назад и теперь преследовал цели, не отличавшиеся скрытым смыслом и целомудрием. Он никак не ждал, что первое же свидание будет ему назначено прямо у нее на квартире. Козлов был просто-таки поражен таким приглашением. Однако встреча на квартире еще не повод к появлению там подшофе и оттого излишне распущенным сексуально. О собственном достоинстве должно помнить.
Достоинство? Козлов нахмурился. Встал, решительно спустил тренировочные штаны и критически уставился на черные, порядком измятые трусы. Нехорошо! Козлов поспешил к шкафу, и минуту спустя на нем сияли заграничные плавки умопомрачительной расцветки. Все должно быть тип-топ, а то останешься перед дамой в подштанниках до колен и угробишь всю прелесть процесса...
Голову - да не испытает подруга неприятных ощущений, зарываясь лицом в густую его шевелюру - он уже вымыл. Сегодня Козлов поглядывал на встречавшиеся ему влюбленные
Настроение, черт возьми, поднималось! Щурясь на свет, Козлов, стараясь не попортить занавески, плюнул в сторону солнца и состроил ему гнусную рожу. "Будет и на нашей улице праздник, - думалось Козлову.
– Не все вам, которые при свете... "
Потом Козлов еще долго расхаживал по комнате, что-то напевал по-английски и делал зверское лицо, изображая ударника из гипотетической рок-группы. Нескольких знакомых он позже удостоил звонка и намекнул в беседе на кое-какие грядущие события. "Лихо", - оценивали ситуацию знакомые и советовали не теряться, на что Козлов презрительно хмыкал и посмеивался.
Козлов отправился к новой подруге минут на сорок раньше, чем требовалось.
Подругу звали Олечкой. Олечка жила в старом аристократическом районе, чем ее поклонник немо восхищался. "Неплохо устроилась, - говорил он про себя, - видно, предпочитает комфорт подъездам... для своих девичьих, - на этом слове он иронически ухмыльнулся, - забав. И правильно, нечего в подъездах делать, прошло время романтики. Сейчас век реализма... "
Таким вот реалистом и прибыл Козлов в помянутый царственный район. Сердце билось чуть чаще, чем обычно, и реалисту это легкое волнение было весьма приятно.
Все на улице насыщалось весной, от зимы остался лишь хиленький морозец с тощими талыми лапками и острыми коготками. Несмотря на прохладу, Козлов снял шапку и на ходу с удовольствием поглядывал в темневшее понемногу небо.
Вскоре он похвалил себя за нетерпеливость и преждевременный выход из родного дома, ибо совершенно не умел ориентироваться и неминуемо должен был заблудиться. Он проклинал аристократов, понастроивших изысканных зданий, среди которых можно проплутать слишком долго и без толку утомиться от созерцания форм четких и строгих. Козлову как-то не было дела до классики, хотя он считался довольно развитым и немного разбирающимся в искусстве человеком. Но это не помешало ему припомнить аристократам их эксплуататорскую сущность и справить нужду в каком-то величественном подъезде, причем сделать это с глубоким злорадством.
Очевидно у Козлова имелась своя путеводная звезда: по выходе из подъезда выяснилось, что тот, оскверненный, относится как раз к нужному дому. Это открытие и рассмешило, и сконфузило Козлова. Ну как его видели? Он стоял и взвешивал все за и против, пока не уверил себя, что серьезных причин для тревоги нет.
Однако внушительная лестница! Внушительная своей шириной и частыми низкими ступеньками... Не будь такая лестница подмочена кошками, ей бы не помешал ковер - шествовала бы его, Козлова, августейшая особа по красной дорожке с вытканной каймой навстречу нехитрым человечьим утехам.
Но тут он взглянул на часы, очнулся от грез и, все больше и больше волнуясь, начал медленно одолевать холодный камень лестницы. Ковер был забыт. Козлов осторожно потянул ручку тяжеленной двери старого лифта... тот, хорохорясь, как многие старики, жалобно залязгал и завизжал, словно говоря: "Мы еще пошумим!"
В шахте щелкало и пристукивало железом о железо. С присущей лифтам внезапностью кабина вдруг остановилась, и Козлов осторожно шагнул на лестничную площадку.
Перед ним белела дверь. Она просто лучилась белизной - дверь, за которую Козлову нужно попасть.