Машина пробуждения

Эдисон Дэвид

– Определенно, Круг смогли привести к порядку только те новые его члены, что заняли свои кресла после того, как их предшественники были Убиты, – тихо произнесла она.

Лизхен встречалась с Андербилли Блаватским-Дэй-Льюисом, пока его лорда-отца не Убили. С тех пор как Андербилли возвысился, они почти и не виделись.

– Это не особо важно. Они же умеют чувствовать Убийц. – Редкий случай, когда Нини говорила отчетливо.

– Пардон? – Лизхен потрясла головой, изгоняя из нее мысли о делах семейных.

– Ну, Круг, они же знают, когда кто-то использует их Оружие? – пояснила Нини. – Конечно, не остается никаких физических улик, но у них же есть свои способы, этой, как ее… карминолизтики?

– Криминалистики, –

поправила Ноно, – и да, Нини, думаю, ты права. – Она вздохнула, прислонившись лбом к своему зонту. – Боюсь, скоро все веселье закончится, и правосудие так или иначе восторжествует.

– Ну конечно же, они могут это почувствовать! – заявила Лизхен. – Даже и не знаю, чего вы, глупышки, волнуетесь из-за таких пустяков! Лорды Круга Невоспетых образуют самый могущественный союз во всех цивилизованных мирах. Конечно, они наши папы – или, как в вашем случае, мамы, – но мы не должны позволять родственным чувствам заставлять нас усомниться в силе наших родителей. Круг скоро во всем разберется, дайте только время, и тогда тот, кто совершил эти преступления, кем бы он ни оказался, сам пройдет через Последние Врата. – Она удовлетворенно откинулась обратно на подушки, устилавшие необъятный мягкий ковер. – А может, его кинут в подземную темницу или же отдадут трупных дел мастерам, чтобы превратили его в какую-нибудь симпатичную вещицу, или…

– Посмотрим, – произнесла Ноно, нахмурившись и разглядывая подол желтого платья, на котором разошелся шов. – Во всяком случае, мы с этим ничего поделать точно не можем. По крайней мере, пока Убийца носит те же одежды, что и две ссорящиеся партии.

Лизхен решила, что услышала нотки сарказма в голосе Ноно, и уже открыла было рот, чтобы осадить нахалку, как вдруг с грохотом распахнулась дверь и в комнату ввалились ее братья, Абсент и Бюрегрет, раскрасневшиеся и запыхавшиеся.

– Что, во имя миров, здесь происходит? – требовательно воскликнула Лизхен со своего трона из подушек.

Абсент начал объяснять, но сейчас он заикался даже больше, нежели обычно:

– Е-е-его не б-б-было т-т-там, и-и-и…

– Отец, – перебил его Бюрегрет; его золотые локоны сверкали чрезмерным блеском. – Его Убили.

Глава седьмая

Колонна из кружащих в воздухе птиц вздымается к небу выше любой башни на планете; столб каркающего безумия вертикально поднимается над метеоритным кратером среди Старого Креста и виден, даже если удалиться от него на полконтинента.

Параси направилась к разрушенным стенам Старого Креста такой походкой, словно под ручку с ухажером прогуливалась по саду своей матери, а не шла навстречу своей участи в сопровождении эскорта из пятидесяти вооруженных до зубов мужчин.

Прошлое обступило без пяти минут королеву в ее пути; непосеченные и почерневшие кости мертвецов, лежавшие среди развалин поверженных стен ее первой столицы, но тени женщин, проделавших этот путь до нее, вставали перед ее внутренним взором. Не всякая королева возвращается, чтобы править, и в голове Параси звучали имена тех, кто не выдержал церемонии коронации. Верховный парламент скор на суровую расправу, но даже риск быть осужденным на четвертование казался сущей ерундой по сравнению с неистовой схваткой с пернатыми.

Дигна, Рабн, Гхрейбг, Фиолла, Уин Фарад – вот имена королев, которым только за этот век по той или иной причине так и не удалось пережить собственной коронации.

Особенно громко в ее голове звучало именно последнее имя – ее сестра, старшая сестра, посвятившая каждый день своей жизни тренировкам, чтобы стать лучшей из всех королев. И все же парламент проголосовал против нее. Об их решении ей сообщили клювы и когти птиц, круживших над Старым Крестом.

Бедняжка Уин Фарад, мечтавшая стать королевой, но ставшая разорванным на лоскуты трупом! Прама Рамей. Экология власти

Тэм бежал через лес, чувствуя, что что-то не так. Утренние лучи проникали сквозь листву, окрашивая мир в желтоватозеленые тона, но свет не был болезненным или переменчивым, свойственным небу, раскинувшемуся над Неоглашенградом. Взметнувшись в воздух, он посмотрел на свою руку, когда та схватилась за ветвь, а потом и на вторую, когда он перелетел на следующее дерево, – с руками тоже творилось неладное. Вместо своих изящных пальцев музыканта Тэм увидел бирюзовые когти, вонзающиеся в кору и испачканные мутным древесным соком.

«Так и должно быть, – подумал Тэм, – это же воспоминания Лалловё».

Окружающий пейзаж тут же изменился – вспышка света, ярче любого из солнц, и Тэм внезапно очутился в теле ребенка, смотревшего на женщину с золотисто-каштановыми кудрявыми волосами и мечтательным выражением лица. Это была она – Цикатрикс, но не тот эрзац химеры, в который теперь превратилась, а та, какой была до того, как изуродовала свое тело, впустив в него машину. Вот какой запомнила мать Лалловё – чарующей и если не красавицей, то как минимум элегантной и миловидной. Голову королевы украшал неувядающий венок из лиловоцветной пуэрарии. Платье ее было пошито из простого хлопка, но в том, как оно подчеркивало небольшие великолепные груди Цикатрикс, угадывалась рука настоящего мастера. На обнаженном плече королева носила бронзовый обруч, из которого в воспоминаниях Лалловё вырвалось облачко белого пара. Оно тут же умчалось прочь, унесенное легким ветерком, всегда овевавшим их дом, и вскоре исчезло, но Тэм ощутил болезненный укол, пронзивший сердце его госпожи.

«Так, значит, это началось уже тогда, – подумал он. – Но почему я здесь? Не помню».

– Мама, расскажи еще раз об убыстрении, – попросила девочка-брюнетка, улегшаяся по другой бок королевы. До этого Тэм не замечал Альмондины, и скорее всего, потому, что Лалловё либо не запомнила этого, либо же предпочла забыть то, что предшествовало разговору.

– Мам, а почему мы – Третьи люди? – произнесли губы Тэма. – Ведь мы же стары, словно само время?

Маленькая Лалловё лежала, обложившись со всех сторон подушками, на сгибе руки матери. Тени фей скользили на самом краю ее зрения – она их почти не запомнила, а потому их почти невозможно было рассмотреть. Тэм постарался сосредоточиться: умение фей обмениваться воспоминаниями было сложным мастерством, требовавшим значительной концентрации и подобным сну в своей ускользающей логике. Гостю слишком просто было сбиться со следа и еще проще забыть, как пересечь границу между прошлым и настоящим.

Королева царапнула младшую дочь янтарным ногтем.

– Наш народ существовал всегда, Лолли, но не всегда жил. В самом начале мы были неизменными и медлительными, словно ледник; не такими бессмертными и могущественными, как Первые люди, – скорее подобными деревьям или же валунам, обнаженным рекой. Прекрасными и неподвижными. Недвижимыми. И лишь только на заре Третьих людей мы впервые сумели оглядеться и увидеть самих себя.

– Хочу быть идеальной, – заныла Альмондина, прижимаясь к маме. – Хочу, чтобы мы жили с самого начала, до человечества.