Машина пространства
Шрифт:
И вдруг, взглянув на платформу еще раз, я подумал: а нельзя ли обратить это досадное препятствие себе на пользу?
Мне никогда раньше не приходилось бывать в такой близости от башни, и я с любопытством рассматривал детали ее конструкции. У основания платформы шла площадка — вернее, выступ — дюймов двадцати или немного больше в глубину; на этом выступе вполне мог держаться человек, причем держаться увереннее, чем я в своем нынешнем положении. Над выступом поднимался корпус самой платформы — широкий плоский цилиндр с покатой крышей; насколько я мог судить, высота цилиндра возрастала с семи футов сзади до десяти впереди. Крыша была слегка выпуклой и в тыльной своей части увенчана перильцами футов трех высотой. На задней
Не долго думая я схватился за скобу и, подтянувшись, влез на крышу, а ридикюль закинул туда же перед собой. Потом встал и, осторожно шагнув к перильцам, сжал их рукой. Теперь, наконец, ничто не заслоняло мне вид на пустыню.
Передо мной развернулась картина, какой никогда еще не видели глаза человека.
Я уже писал, что большая часть поверхности Марса — плоская равнина, подобная пустыне; правда, с борта снаряда во время полета мне случилось наблюдать и горные районы. Но я и представить себе не мог, что кое-где в пустыне, нарушая однообразие унылой равнины, вздымаются одинокие горы такой высоты и мощи, что на Земле их просто не с чем сравнить.
Именно такая громада предстала перед моим удивленным взором.
Теперь, чтобы не сбить вас с толку, необходимо сразу же уточнить: первое мое впечатление от этой горы было куда скромнее, ее размеры вообще показались мне не стоящими внимания. Весь мой интерес был сосредоточен на том, что я искал, — город лежал от меня примерно в пяти милях. В кристально чистом марсианском воздухе он просматривался как на ладони, и я сразу отметил, что по своим масштабам он во много раз превосходит Город Запустения.
Только тогда, когда я твердо усвоил, в каком направлении мне двигаться и какое расстояние придется преодолеть, я устремил взгляд за пределы города, в сторону гор, у подножия которых он раскинулся.
Сперва мне, признаться, померещилось, что это даже не отдельная гора, а округлое плоскогорье: его вершина не прорисовывалась с полной четкостью, а становилась в выси еще более расплывчатой и туманной. Лишь когда глаза немного приспособились к расстоянию, я догадался: ощущение нечеткости вызвано тем, что я смотрю параллельно склону. В действительности же гора настолько грандиозна, что большая ее часть уходит за горизонт, а высота соперничает с изгибом поверхности планеты. Где-то далеко-далеко, на самой границе видимости, я едва различал выпуклость, которая, вероятно, и была вершиной, — белый конус с облаком дыма над вулканическим кратером.
По первому впечатлению казалось, что высота горы не превышает двух-трех тысяч футов; но если принять в расчет кривизну поверхности планеты, то смею заверить, что точнее будет взять цифру совершенно иного порядка: от десяти до пятнадцати миль над уровнем пустыни! Подобные масштабы, можно прямо сказать, лежали за гранью восприятия человека с Земли, и прошло минут десять, не менее, прежде чем я смог окончательно поверить в то, что вижу.
Я уже собирался перелезть обратно на скалу и спуститься вниз, когда краем глаза уловил по левую от себя руку какое-то движение. По пустыне в направлении города медленно вышагивал один из многоногих экипажей. Чуть позже обнаружилось, что экипаж не один, их несколько десятков, — вероятно, те самые, которые были доставлены сюда в снарядах, разбросанных там и сям по пустыне. Мало того, кроме экипажей я различил многие десятки наблюдательных башен: иные стояли подле экипажей, иные укрылись в тени скал наподобие той башни, которую оседлал я, — а скальных обнажении между мною и городом было немало.
Я давно уже понял, что полет, в котором мне поневоле пришлось участвовать, являлся предприятием военного характера, ответной вылазкой в отместку за нашествие на Город Запустения. Только мне представлялось, что объектом вылазки станет какой-либо второстепенный неприятель: исходя из силы агрессора, я никак не думал, что потерпевшие поражение дерзнут на прямое контрнаступление. Однако я ошибался. Город, на который нацелились экипажи, был огромен, и довольно было еще раз пристально взглянуть в его сторону, чтобы уяснить себе, до какой степени он защищен. Внешние его границы, к примеру, прикрывал настоящий лес наблюдательных башен; местами они ограждали купол так густо, словно вокруг него возвели частокол. А пустыня близ города так и кишела боевыми экипажами; они выстраивались в четкие порядки, как черные железные солдаты перед парадом.
И всему этому воинству противостоял жалкий отряд атакующих, в чей лагерь забросил меня случай! Я насчитал во всем отряде каких-нибудь шестьдесят многоногих наземных экипажей и около пятидесяти башен.
Картина предстоящей битвы настолько заворожила меня, что я на миг совершенно запамятовал, где нахожусь. В самом деле, я позволил себе гадать о том, какова боевая роль наблюдательных башен, совершенно выпустив из виду то обстоятельство, что теперь мне надо лишь оставаться на месте — и все прояснится. Наиболее логичной представлялась мне догадка, что многоногие экипажи устремятся в атаку на город, в то время как башни останутся охранять снаряды, в которых мы прилетели.
До поры казалось, что так оно и есть. Экипажи медленно, но неуклонно продвигались к городу, а башни — те, что не прятались вблизи скал, — одна за другой поднимали свои платформы до полных шестидесяти футов над почвой.
Я решил, что мне лично следует отступить на исходные позиции, и повернулся к скалам, впрочем, не отпуская перилец. И тут случилось нечто, чего я при всем желании предвидеть не мог. Справа от меня послышался легкий шум, и я оглянулся в недоумении. Из-за отвесной стены скал на простор пустыни вынырнула еще одна наблюдательная башня.
Башня шла. Три ее опоры служили ногами, и эти ноги, сверхъестественно сгибаясь, переступали под платформой!
Я и ахнуть не успел, как башня, на которой я находился, вдруг накренилась и словно упала вперед. Все башни, сколько их ни было вокруг, выдернули ноги-опоры из песка и устремились следом за наземными экипажами.
Спрыгивать с платформы и искать безопасности на скалах было уже поздно: от скал меня отделяли добрых двадцать футов пустоты; Я сжал перильца изо всех сил, а шагающая наблюдательная башня уносила меня все дальше навстречу битве.
4
Что толку было теперь упрекать себя за непредусмотрительность: фантастическая машина уже шагала со скоростью двадцать миль в час и разгонялась все более. Ветер свистел в ушах, волосы развевались, глаза слезились.
Наблюдательная башня, которая прошла у скал рядом с моей, держалась на несколько ярдов впереди, но ход мы сохраняли равный. Благодаря этому я сумел рассмотреть, как треножники ухитряются переставлять свои внешне неуклюжие ноги-опоры. В сущности, они были всего-навсего увеличенной копией суставчатых ног наземных экипажей, но в данном случае впечатление достигало в своей чужеродности ошеломляющей силы. Когда башня шла полным ходом, то в любой отдельно взятый момент почвы касались одновременно лишь две ноги, и то на самый короткий срок. Вес башни постоянно перемещался с одной ноги на другую, а две ненагруженные ноги, освободившись, взмывали вверх и вперед. Верхняя платформа на ходу слегка наклонялась вправо, но из самой равномерности ее движения вытекало, что под платформой скрыто какое-то устройство, гасящее мелкие толчки на неровностях почвы. Конечно же, на своем ненадежном насесте я чувствовал себя далеко не безопасно, но покамест перильца, сжатые мертвой хваткой, давали мне достаточную уверенность, что простая качка меня вниз не сбросит.