“Мастер и Маргарита”: гимн демонизму? либо Евангелие беззаветной веры

СССР Внутренний Предиктор

Но и после всех описаний казни и погребения Иешуа в романе есть мелкие детали, на которые большинство читателей не обращает внимания, которые однако являются знаковыми и указывают на то, что видeние казни было не наяву, а воображаемое во внутреннем мире очевидца видeние наложилось на восприятие им реального общего всем внешнего мира. При этом казнь, смерть и погребение Иешуа свершились именно в воображении очевидца, а не в реальности изображённого в романе мира.

В главе 25-й романа, названной “Как прокуратор пытался спасти Иуду из Кириафа”, есть описание сцены, в которой Пилат принимает доклад Афрания, начальника своей тайной службы, о казни. Пилат ранее поручил Афранию проследить лично за исполнением казни и

убедиться в смерти Иешуа.

«— А теперь прошу мне сообщить о казни, — сказал прокуратор.

— Что именно интересует прокуратора?

— Не было ли со стороны толпы попыток выражения возмущения? Это — главное конечно.

— Никаких, — ответил гость.

— Очень хорошо. Вы сами установили, что смерть пришла?

— Прокуратор может быть уверен в этом.

— А скажите… напиток им давали перед повешением на столбы?

— Да. Но он, — тут гость закрыл глаза, — отказался его выпить.

— Кто именно? — спросил Пилат.

— Простите, игемон! — воскликнул гость. — Я не назвал? Га-Ноцри!

— Безумец! — сказал Пилат, почему-то гримасничая. Под левым глазом у него задёргалась жилка. — Умирать от ожогов солнца! Зачем же отказываться от того, что предлагается по закону!

— В каких выражениях он отказался?

— Он сказал, — опять закрывая глаза, — ответил гость, — что благодарит и не винит за то, что у него отняли жизнь.

— Кого? — глухо спросил Пилат.

— Этого он, игемон, не сказал…»

Всякий раз, когда Афранию требуется дать информацию об Иешуа, он закрывает глаза. Почему? — Ответ на этот вопрос, объясняющий причины такого странного поведения, состоит в том, что зрительная память, которая помнит всю информацию, доставленную глазами, — один вид памяти человека; а память внутреннего зрения, которая фиксирует то, что становится зримым в ясновидении Откровений, в наваждениях, и то, что является плодами собственного воображения и фантазий, — другой вид памяти.

Казнимых было якобы трое. Двое из них был казнены действительно, и информация о них хранится в зрительной памяти. Но в этой памяти и памяти других органов чувств, хранящей информацию об общей всем реальности, у Афрания нет ничего о поведении Иешуа, и потому, чтобы зрение не мешало обращению сознания к памяти видeний внутреннего мира, всякий раз, когда Афранию необходима информация о поведении Иешуа, он закрывает глаза. Это обстоятельство — знаковое, указующее на то, что, когда Афраний наблюдал казнь, его воображение — по неверию его , — «подрисовывало» поведение Иешуа к той реальности, что воспринимали его органы чувств. То же касается и видeния казни Левием Матвеем (гл. 16), который проклинал , вместо того, чтобы обратиться с молитвой к , чтобы Он дал ему истинное видeние происходящего. При этом Левий Матвей, веруя в , знал, что «другой бог не допустил бы того, никогда не допустил бы, чтобы человек, подобный Иешуа, был сжигаем солнцем на столбе».

Другой Бог Левия Матвея, которому он однако не верит и молитвенного общения с которым избегает, — , поистине не допустил, чтобы Иешуа Ганоцри — Иисус Христос был сжигаем солнцем и «умер» на кресте, одурманенный напитком, чтобы «воскреснуть» для исполнения роли живого богочеловека, царя Антихриста, возможно зомби, на потребу «мировой закулисе».

Поэтому тот, кто настаивает на том, что казнь Христа свершилась реально во исполнение Божиего предопределения, пусть ответит хотя бы себе на вопросы: Почему он желает казни Христа ныне даже сильнее, чем этого в прошлом желали Каиафа и синедрион? Почему он фактически обязывает Бога прощать его грехи возложением страданий на жертвующего собой праведника? — Для того, чтобы беспрепятственно продолжать грешить, уклонясь от того, чтобы самому взять “крест” свой в исполнении Божиего Промысла. Все остальные ответы — лицемерие.

И если жить верой в спасение казнью жертвующих собой праведников, то образ жизни становится гнусный, подобный тому, что, умиляясь (!!!),

изобразил библейски-“православный” художник М.В.Нестеров на своей картине “У креста”. Согласитесь, что это премерзко, когда праведник пребывает на кресте в муках, а вокруг стоит толпа умиляющихся “истинно верующих православных”, и среди них нет никого, кто прекратил бы эту мерзость, снял бы праведника с креста и оказал бы ему посильную помощь. Более того, если бы кто попытался это сделать, то ему бы не позволили “любящие” Христа и Бога “православные”. В жизни же они сами если и не являются вольными или невольными распинателями устремившихся к Правде-Истине, то праздно взирают на то, как другие травят и убивают тех, кто стремится открыть её людям, чтобы всем вместе воплотить её в жизнь: наши грехи, дескать, искуплены драгоценной кровь Христовой, а тут, видите ли, «Христосик нашёлся», будет нас учить жить… Чем эта позиция отличается от позиции Каиафы и синедриона?

М.В.Нестеров “У креста”

А вообразите, что действительно «Христосик нашёлся», т.е. в реальности происходит второе пришествие, что тогда? — Тогда они с такой верой и отношением к жизни проследуют по пути порицаемого ими иудейского синедриона начала эры и в самой пошлой форме повторят его приговор. Ни к чему иному они не способны, пока пребывают в самоослеплении нехристианской, апостольской [302] верой, унаследованной от Савла и его сподвижников, включая и отпавших от Христа в Гефсиманском саду других апостолов.

М.В.Нестеров писал картину, искренне веруя по обычаю россиянской библейски-“православной” церкви, но в этом произведении Дух Святой не вдохновлял его: невесомое тело противоестественно прислонено к кресту. Если же прислонённое к кресту тело изъять из композиции соответственно тому, что сообщается в Коране (4:156), то сразу же обнажится нравственно-психическая ненормальность, ущербность всех собравшихся умиляться казни и ожидающих спасения их душ этой казнью.

В этой связи, поскольку М.В.Нестеров изобразил у креста и Ф.М.Достоевского [303] (и это не единственное его полотно, где Ф.М.Достоевский присутствует при распятии), приведём часто смакуемое отечественными “гуманистами” место из “Братьев Карамазовых”:

«Уж когда мать обнимется с мучителем, растерзавшем псами сына её [304], и все трое возгласят со слезами: «прав Ты, Господи!», то уж, конечно, настанет венец познания и всё объяснится. Но вот тут-то и запятая, этого-то я и не могу принять. И пока я на земле, я спешу взять свои меры. Видишь ли, Алеша, ведь, может быть, и действительно так случится, что когда я сам доживу до того момента али воскресну, чтобы увидеть его, то и сам я, пожалуй, воскликну со всеми вместе, смотря на мать, обнявшуюся с мучителем её дитяти: «Прав Ты, Господи!», но я не хочу тогда восклицать. Пока ещё время, спешу оградить себя, а потому от высшей гармонии совершенно отказываюсь. Не стоит она слезинки хотя бы одного только замученного ребёнка, который бил себя кулачком в грудь и молился в зловонной конуре своей неискуплёнными слезками своими к «Боженьке»! Не стоит потому, что слезки его остались не искупленными. (…) Не Бога я не принимаю, Алёша, а только билет Ему (в рай, имеется в виду по контексту: наше пояснение при цитировании) почтительнейше возвращаю.

— Это бунт, — тихо и потупившись проговорил Алёша.

— Бунт? Я бы не хотел от тебя такого слова, — проникновенно сказал Иван. — можно ли жить бунтом, а я хочу жить. Скажи мне сам прямо, я зову тебя — отвечай: представь, что это ты сам возводишь здание судьбы человеческой [305] с целью в финале осчастливить людей, дать им наконец мир и покой [306], но для этого необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное созданьице, вот того самого ребёночка, бившего себя кулачонком в грудь, и на неотмщённых слезках его основать это здание, согласился бы ты быть архитектором, скажи и не лги!