Мастер сыскного дела
Шрифт:
Сброшенные с коней всадники пытались драться в пешем строю, но что такое шашка против винтовки, когда противники твердо стоят на земле!.. Мишель проткнул двух поляков... Наконец кто-то из красноармейцев зашвырнул в ряды конников гранату, которая, лопнув, разметала всадников.
Поляки замешкались.
— Тикай!..
Все бросились врассыпную, забегая во дворы, перепрыгивая через заборы. Поляки, настигая беглецов, рубили их шашками.
Мишель нырнул в какой-то проулок, замер, прижавшись спиной
— Валериан Христофорович где?
— Да вот же он, — указал Паша-кочегар.
Валериан Христофорович был белее полотна.
— Вы ранены? — испугался за него Мишель.
— Нет-нет, — покачал тот головой, хоть лица на нем не было.
Ну да, верно, с непривычки всякого от такого мороз по коже продерет! Мишеля, как он в первый раз ходил в штыки, после три дня наизнанку выворачивало!
— Валериан Христофорович, нам теперь здесь долго стоять нельзя, нам отсюда бежать надо! — как мог мягче сказал Мишель.
— Да-да, я сейчас! — затряс сыщик седой головой. — Я ведь ныне тоже... я только что человека зарезал!
Да показал залитую кровью руку.
Ах ты боже мой!
— Да ведь не человека, а врага! — сказал, нарочно грубо, Мишель. — На то и война, чтоб убивать!
— Да?.. Но он ведь даже не увидел, как я его, — не слыша Мишеля, пробормотал Валериан Христофорович. — Он отвернулся, а я... Как все это мерзко и богопротивно!..
— Вот что — берите его силой! — приказал Мишель Паше-кочегару.
— Ага! — понятливо кивнул тот, сграбастывая старого сыщика и увлекая за собой. — Пойдемте поскорей, Валериан Христофорович, ну что вы в самом деле как маленький — ну зарезали и зарезали, мало что одного, нужно было больше — то ж контрики, буржуи!..
Скоро на пути им встретились два красноармейца.
— Не ходите туда — поляки там! — испуганно закричали они, показывая в конец улицы.
Свернули в первый же проулок, но, не пробежав ста шагов, уперлись в какие-то ворота — дальше хода не было, а позади с гиканьем, пришпоривая коней, выносились в проулок всадники!
Спастись от них не было никакой возможности... Один из красноармейцев, бросив под ноги винтовку, вскинул вверх руки.
— Ах ты, контра! — свирепо рявкнул Паша-кочегар.
Да вдруг, отойдя на шаг и громко крякнув, ударил в ворота плечом, вышиб доску, — толкнул в дыру Валериана Христофоровича с Мишелем да прыгнул туда сам. Всадники наскочили, расшиблись о ворота, затоптались за ними, изрубили замешкавшихся красноармейцев, выпалили несколько раз наугад... Но в дыру никто не сунулся, как видно, боясь напороться на пулю.
— Туда!..
Снова побежали, задыхаясь и обливаясь потом.
В одном месте, вовремя заметив опасность, затаились, а как поляки прошли мимо, вновь побежали.
Да, видно, от судьбы, как
Уж почти когда думали, что спаслись, на самой окраине, откуда был виден спасительный лес, они наскочили на отряд поляков, да по-глупому так, выкатившись им под самые ноги!
— Стой! Бросай оружие!..
Сопротивляться было бесполезно — поляков было два десятка, а их всего трое. Мишель переглянулся с Пашей-кочегаром и в сердцах отбросил револьвер, в котором уж не оставалось патронов.
К ним подъехали, обступили, обшарили, связали руки веревкой.
Так вот он каков, плен!..
Поляки, съехавшись вместе, о чем-то переговаривались, смеялись, поглядывая искоса на пленных, видно, решая, что с ними делать — то ли с собой вести, то ли здесь же порубать саблями, как рубали пленных поляков красноармейцы.
Мишель вдруг вспомнил того маленького, лупоглазого полячонка, которого убил штыком конвоир. Подумал — теперь, верно, и их так же!.. Что ж — справедливо, ведь он тогда, наверное, мог защитить его!..
Что-то тихо лязгнуло.
Один из поляков потянул из ножен шашку.
«Будут рубить! — отчетливо понял Мишель. — Зачем им возиться с их конвоированием, зачем кормить, поить, охранять. Так вот — проще!..»
Да будто увидел кучи раздетых, синих, изрубленных тел, что встречал вдоль дорог, и припомнил слова корреспондента Бабеля, который говорил, как все здесь, на войне, ожесточились.
Ну и ладно — не просить же пощады!..
Да и не пощадит их никто!
На войне — как на войне!..
Глава 25
Дождь, все дождь и дождь — уж сколь дней в Москве льет — не кончается... По мостовым уж не ручьи — реки бегут, стены домов промокли, потемнели, черные глазницы окон косыми струями иссечены. Будто вымерло все. Но коли хорошенько приглядеться, то за струями угадываются чьи-то припавшие к стеклам лица. Кто-то не спит — кого-то ждет...
Да вот и здесь — ждут... Светлое пятно лица в переплете рамы — недвижимое, будто заставшее. То подле окна в гостиной, занавеску откинув, стоит Анна. Каждый день стоит, как только дочь свою приемную Марию спать уложит. Все стоит и стоит...
А на улице все дождь и дождь... И — никого!
Бум-м...
Бум-м...
Бум-м...
Протяжно бьют настенные часы. Девять...
Что там?.. Показались, идут по проулку три фигуры, подходят к самым домам, задирая головы, долго глядят на сбитые, покосившиеся, покореженные номера домов. Не иначе какой-то адрес ищут...
Уж не их ли?
Встрепенулась Анна, крепче к стеклу прижала. Загадала — коли мимо не пройдут, значит, все хорошо будет.
Загадала — да ошиблась...
Не прошли они мимо — но только лучше от того не стало!