Мастер сыскного дела
Шрифт:
Глава 27
На улице был дождь.
И стояла виселица.
Пред виселицей были выстроены в ряды двадцать сотен человек — но разве это был строй, коли большинство стояли в белых исподних рубахах и подштанниках, иные — босиком.
Но даже им было лучше, чем тем, что находились пред строем. Те стояли на коленях — побитые, растерзанные, но покуда еще живые. Они сбежали накануне, пристукнув конвоира, и теперь были пойманы.
— Да сколь можно-то — ведь дождь,
Беглецы молчали — им было уж все равно.
Наконец от штабного домика подошли щегольски одетые польские офицеры — встали кучкой, переминаясь с ноги на ногу.
Зачитали приговор: за свершенный побег полагалась беглецам жестокая порка, да только конвоир, что был при них, помер, за что следовала смертная казнь.
— Что ж это за варварство такое? — охал и ахал, стоя в строю, Валериан Христофорович. — Ну выпорите, коли виновны, ну в крепость заключите — но разве можно жизни лишать за стремление к свободе! Как хотите, милостивые государи, но сие достойно гуннов.
— А как вы предлагали преступников к стенке ставить? — напомнил Мишель.
Кто-то из офицеров небрежно махнул стеком.
К приговоренным подбежали польские солдаты, подхватили их под руки, подняли, поволокли к виселице. Палач уж натирал веревки бруском мыла.
Беглецы — два красных командира — не сопротивлялись, спокойно встали под петли, на вынесенную из барака скамью. Они были так измучены бегством и последовавшим после поимки избиением, что ныне им было уж все равно, лишь бы поскорей отмучиться.
Палач набросил им на головы мешки, накинул поверх петли, замер в ожидании, оглядываясь на офицеров.
Те кивнули.
Палач быстро подтянул узлы, спрыгнул на землю, отошел на шаг, примерился и пнул по скамье, вышибая ее из-под ног жертв, — те качнулись, будто из последних сил цепляясь за опору, за жизнь, соскользнули, повисли на враз потянувшихся веревках, ноги их, руки и тела отчаянно задергались, из-под мешков раздалось какое-то захлебывающиеся бульканье.
Многие, не в силах глядеть на все это, отвернулись.
Иные истово крестились...
— Мало их рубали, ляхов — надобно было всех, чтоб под самый корень! — свирепо сказал кто-то.
В минуту все было кончено. Казненные повисли, вытянувшись, тихо качаясь на натянутых веревках.
— Вот и нас так-то!.. Сгинем мы здесь, господа — помяните мое слово! — пробормотал Валериан Христофорович. — Ей-ей — сгинем!
— Ну что вы, ей-богу, каркаете — все каркаете и каркаете — без вас тошно! — возмутился Паша-кочегар.
Экзекуция была кончена, но команды «Разойдись!» не последовало.
— Чего теперь-то стоим, уж, кажется, вволю поляки над нами поизмывались! — роптали пленные.
— Глянь-ка, глянь, то ж наши!..
От штабного
— Ишь ты — вашбродие! — с ненавистью прошептал кто-то. Офицеры подошли, козырнули полякам, обернулись к пленным, обратились:
— Господа!..
В рядах недовольно загудели.
— Да-с, именно так — господа! — громко, перекрывая шум голосов, повторил бравого вида штабс-капитан, привставая на носках и размахивая правой рукой.
Мишель вдруг посерел лицом и, опустив, голову уставился себе под ноги.
— Что с вами? — поразился сей внезапной метаморфозе Валериан Христофорович.
— Нет-нет, ничего, я в совершеннейшем порядке, — уверил его Мишель, хоть на нем лица не было.
Меж тем штабс-капитан, напрягая глотку, все кричал, обращаясь к пленным красноармейцам:
— Я призываю тех, чьи души не разъела большевистская зараза, кто готов послужить своему Отечеству и вере! Хватит терпеть измывательства советских комиссаров, учиненные над русскими святынями, не отдадим на поругание красной чуме наших сестер и братьев!..
Всякому, кто готов порвать с большевизмом, мы гарантируем полное прощение, хорошее питание, одежду и немедленное освобождение из плена!
— Ишь чего — за тарелку похлебки покупают их благородия, — проворчал кто-то.
— Не бойтесь комиссаров и чекистов, сюда не дотянутся их кровавые лапы!..
Да ведь опять слова, и здесь тоже! — мгновенно подивился Мишель.
— Сызнова в ярмо запрячь желаешь, вашбродие, да на штыки погнать?! — выкрикнул кто-то.
Штабс-капитан дернулся, пытаясь высмотреть кричавшего, но тот спрятался за спины пленных.
Вперед выступил молоденький подпоручик:
— Кто готов порвать с большевистским прошлым — шаг вперед! — крикнул он.
Из рядов вышагнуло несколько десятков пленных.
— Иуды!.. — зашипели на них сзади.
— Кто еще?.. Ну?.. Больше никого?
Больше желающих не сыскалось, в лагере хоть и голодно было, и мерли пленники, как мухи, да все ж не так рьяно, как на передовой.
— Чего держать-то нас под дождем — отпущай теперича в бараки! — крикнул кто-то.
Вышедшим скомандовали:
— На-ле-во!
Те вразнобой повернулись и побрели прочь.
Белые офицеры с презрением поглядывали на раздетых, худющих добровольцев, с коими им предстояло отвоевывать у красных Россию.
— По баракам... разойдись! — крикнули поляки.
Пленники, вытягиваясь в неровные шеренги, побежали к баракам, аккурат мимо офицеров.
Мишель тоже бежал, шлепая босыми ногами по лужам, разбрызгивая жидкую грязь. И было уж совсем миновал офицеров, как его вдруг окликнули:
— Фирфанцев?